А на роль дублера Хвостенко выбрал Сергея, убедившись, что он человек, с одной стороны, знающий, с другой – не обремененный моральными устоями. И все как будто рассчитал, сработал идеальный план. Но…

Но никакой план не может учесть все факторы, а дьявол, как известно, прячется в мелочах. Вот этот не учтенный умниками чертик и выскочил из непредусмотренной ими мелочи, сработав в пользу Михеева с Тропининым.

Это хорошо, но что дальше-то делать? Какое-то время можно водить Студенецкого за нос, но это не решение. Рано или поздно придется раскрывать карты. И пока неясно, как их раскрыть.

Артем широко шагал по комнате, фантазия его заработала:

– А что, если сделать так…

Допустим, он, Михеев, звонит Студенецкому и говорит, что есть важная информация по его делу – разговор не телефонный и так далее. Назначают встречу в каком-нибудь скромном, непафосном месте. Встречаются. Михеев говорит: ну вот, Глеб Александрович, я ваше задание выполнил.

И тут хорошо бы проследить за реакцией! Как изменится выражение лица Глеба. Забегают глаза, искривится линия рта… А впрочем, он наверняка умеет владеть собой и ни одна черточка на его лице не дрогнет. Ладно, пусть так. Но и в этом случае Михеев сделает условный знак, и перед Студенецким возникнет тот, чья жизнь стала его тенью, страхом и проклятием. Он вышел из тени и воплотился – вот он, реальный, живой, и с этим ничего не поделать. Ну, вот и свиделись, Глеб Александрович. Сколько лет, сколько зим…

И ведь юридически претензий к гражданину Ильину быть не может. Давай, Глеб Александрович, беги, доказывай, что тебя преследовал именно этот гражданин, если хочешь, чтобы тобой заинтересовались психиатры.

Значит, не побежишь. Значит, теперь тебе жить до конца твоих дней с осознанием того, что Андрей не тень. Он где-то рядом и в любой момент может прийти к тебе и предъявить счет – без всякого официоза. А может и не прийти, черт с тобой, с гнидой! Вот так и живи.

– Ну, как? – спросил Артем, явно довольный этим креативом.

– Эффектно. Но…

– Что – но?

Тропинин подумал, что в этом случае он, скорее всего, навсегда потеряет и Елену, и сына. Конечно, Глеб постарается их скрыть, чтобы Андрей больше никогда их не увидел. А он, Андрей, как бы странно это ни прозвучало, теперь не хотел смотреть в такое свое будущее, где не было бы этих родных ему людей.

– Странно, понимаю. Но… это как-то выше всех пониманий, – тихо проговорил он.

Артем пристально посмотрел на него:

– М-да. Психология… – И вдруг, вспомнив свои недавние предчувствия, оживился: – А ты знаешь, мне вот кажется, что пик событий в этом деле вот-вот… На днях все решится. Тоже не знаю почему, но чутью своему я уже давно верю.

– Ну, вот и подождем, – решил Андрей.

Елена, как и вчера, проснулась с радостным нетерпением, ощутив, что оно стало еще более жгучим и азартным. Она представила, как свободно, без помех откроет сейчас сейф мужа и наконец-то проникнет в тайну, не дающую ей покоя…

Да не тут-то было.

Наспех одевшись, она первым делом побежала проведать сына и там натолкнулась на неприятный сюрприз.

– А папа дома, – неожиданно заявил Костя.

Елена изменилась в лице:.

– То есть?

– Не знаю, – пожал плечами мальчик. – Сказал, что решил устроить себе законный выходной. Заслужил, говорит… Мам, можно я к Алеше пойду? Мы с ним вчера хотели в пейнтбол поиграть, у них в поместье площадка есть.

Алеша – тот самый соседский мальчик, на днях вернувшийся из Парижа.

– Что?.. Ах да, конечно, только будьте осторожны, – позволила Елена, неприятно озадаченная тем, что разгадка тайны откладывалась.

С испорченным настроением она спустилась на первый этаж и в парадном зале наткнулась на мужа. Тот пил свежевыжатый апельсиновый сок, стоя у окна.

– А, Елена Сергеевна! – дружелюбно воскликнул он. – Прошу, прошу… Слушай, вот ты со мной так сурово, как царица Савская, а я ведь, ей-богу, лишь хотел поговорить открыто, по душам. Ну что мы с тобой друг на друга дуемся? Понятно, кризисы во всем бывают, в том числе и в семейных отношениях, но раз так, надо их разрешать! Ведь нет неразрешимых проблем, верно?

Все это Глеб говорил, открыто глядя в лицо жены. Она прекрасно знала эту его повадку – он умел быть необыкновенно… да что там необыкновенно! – умел быть неотразимо обаятелен. Когда хотел, мог очаровать любого, и человек, узнавший его таким, наверняка бы не поверил, если бы ему сказали, какой душевный смрад таится под личиной синеглазого красавца с обворожительными манерами! Нелюдь в человеческом облике. Елену же таким дешевым лицемерием не купить. Но она тоже умела играть нужные роли.

Пока Глеб произносил дружественные речи, Елена стремительно соображала, как ей выстроить ответ. И выстроила.

Приняв вид надменный и отчасти иронический, заговорила холодно, но вместе с тем как бы давая понять, что может сменить гнев на милость.

– Послушай, Глеб, ты что, не понимаешь ситуации? Тебе не приходит в голову, насколько оскорбительно ты себя ведешь?.. А теперь кривляешься, какой-то вздор несешь! Не приходит?

– Приходит.

– Ну а к чему тогда весь этот цирк… Слушай, давай возьмем паузу. Я пока не могу ничего… Это ты верно сказал про кризис. А в этом случае нужно осмотреться, одуматься. Остыть, если угодно… Кстати, почему ты сегодня не на работе?

На миг ей показалось, что в его лице мелькнула злоба – настоящее вдруг выглянуло из-под маски, но тут же спряталось.

– Отгул, – сказал он кратко. – Имею право.

– Имеешь, – согласилась она. – Вот давай и мы в наших отношениях возьмем отгул.

Глеб помолчал, вновь глянул так, будто вонзил ледяное шило, и после томительной паузы проговорил:

– Значит, тайм-аут?.. Ну хорошо. Вернемся к этому через пару дней. – Взяв стакан, он вышел из гостиной. Елена перевела дух.

«А пары дней-то у тебя не будет!» – злорадно подумала она.

Глеб не то чтобы так уж проникся житейской мудростью жены, но этот разговор вдруг повернул его самого в область творчества. Он внезапно понял, как продолжить текст, начатый позавчера, быстро поднялся в кабинет, с нетерпением распахнул сейф, выхватил тетрадку. Слова сами побежали, потекли с кончика пера, и Глеб так увлекся, что не замечал ничего вокруг.

Он писал, писал и вновь переживал то, что происходило с ним. Ему дьявольски нравилось, что он пишет, и он подмигивал, кривил рот, скалился, хмыкал – и продолжал писать.

В таком взлете и настиг его телефонный звонок – как зенитный снаряд летчика.

Звонил Хвостенко.