Все кончилось так же внезапно, как и началось. Толпы уменьшились, а затем и вовсе исчезли. СМИ потеряли интерес. Католическая церковь заняла осторожно нейтральную позицию, так что разбираться с произошедшим остались психологи и социологи. Они разработали множество противоречащих теорий о том, что в Ирландии стало известно как «Год живых статуй».

Следующим летом, во время поездки к родственникам, десятилетнюю Кейт, двух ее братьев и сестру мать отвела посмотреть на Ратданганскую статую.

Кейт, мягко выражаясь, была не впечатлена: «Это статуя. Мне было все равно. Просто скучная семейная поездка».

Я встречаюсь с Кейт в модной кофейне – много авокадо в меню – недалеко от ее дома в пригороде Дублина. Я на самом деле пришел еще до открытия и ждал у входа, глядя на идущую ко мне по дорожке Кейт. Она машет руками, рассекая воздух при каждом шаге. Она невысокая и выглядит гораздо моложе своего возраста (ей 41), просто излучает энергию. Когда мы наконец-то присаживаемся за столик, она крепко скрещивает руки на груди. Она просидит так, держа себя в объятиях, почти весь разговор, мне кажется, в попытке успокоить и утешить себя. «Я туда не возвращалась, – говорить она. – Никогда не искала информацию о ней и не хотела увидеть ее снова. Никогда». В ее голосе я слышу не только безразличие. В нем есть и доля отвращения. Кейт говорит очень быстро с акцентом, который мне кажется стопроцентно ирландским, но сама она описывает его как «наполовину лондонский» – в столице она провела раннее детство. Переезд внесет свой вклад в то, что она чувствовала себя изгоем большую часть отроческой жизни.

Когда я работал медбратом, мои отношения с диагностированными шизофрениками и их родными были достаточно ясно очерчены: я был частью команды, предлагавшей лечение и по возможности доброту, ободрение и поддержку. Когда я встречаюсь с людьми как автор будущей книги, моя роль куда более размыта. Я упоминаю об этом потому, что по мере того, как история Кейт становится для нее все тяжелее, на ее глаза наворачиваются слезы – и я чувствую себя будто парализованным. Страдания незнакомцев – это сложная штука, не правда ли? Мы можем выбрать не замечать их.

Мы часто выборочно относимся к тому, что видим: каменная статуя двигается, а та семья через улицу – у них все в порядке.

Мать Кейт, Бриджит, родилась и выросла в ирландском городе Блессингтоне, графство Уиклоу. Живописное место, но делать там абсолютно нечего. Воображение и амбиции Бриджит простирались далеко за пределы жизни в крохотном городишке. Она была энергичной и целеустремленной женщиной, но вместе с тем любящей и заботливой.

Так что в середине 1960-х, когда ей было едва за двадцать, она упаковала чемоданы и переехала в Лондон, чтобы выучиться и работать медсестрой.

Более того, психиатрической медсестрой.

Большую часть информации о том периоде жизни матери Кейт почерпнула из ее дневников и записных книжек. В воображении Кейт выстроился образ яркой молодой женщины, с нормальной и насыщенной социальной жизнью, с друзьями, увлечениями и всеми положенными студентке медицинского факультета заботами. Бриджит играла в теннис, думала о том, как уложить волосы и как одеваться, куда и с кем поехать на выходных.

Образ матери в этих дневниках был так далек от той женщины, что Кейт знала.

Я говорю, что хотел бы взглянуть на дневники.

«Мы все повыкидывали, – объясняет Кейт. – Теперь я жалею, что мы не оставили хотя бы такие вещи».

Во время учебы Бриджит встретила отца Кейт, он тоже учился на медбрата, а сам был мигрантом из Индии. Они поженились вскоре после выпуска и переехали в съемное жилье в лондонском районе Саттон.

Кейт была вторым ребенком, ее любимчик-брат был старше на два года. «Я не думаю, что мама особенно меня любила, – внезапно говорит Кейт с ошеломляющей искренностью. – Кажется, она как-то по-другому представляла себе дочь». За этой фразой кроется многое – но Кейт не хочет, чтобы я писал об этих вещах. Она верит, что, по крайней мере частично, отношение матери было связано с борьбой за внимание отца.

У характера Бриджит была и темная сторона. Несмотря на всю ее доброту, иногда у нее случались неожиданные приступы ревности. Самое ранее воспоминание Кейт относится к тому году, когда ей было четыре. Мать забрала ее из детского сада, и Кейт взахлеб рассказывала ей о воспитательнице, которая очень ей нравилась. Кейт не помнит весь эпизод, но чего она никогда не забудет, так это как тень матери легла на ее лицо. «Если ты так ее любишь, – сказала Бриджит, – иди и живи с ней».

Когда Кейт было пять, у нее родилась сестренка, а еще три года спустя – младший брат. Он был еще совсем младенцем, когда Бриджит настояла на семейной фотографии перед статуей Девы Марии во время семейной поездки в Ратданган.

Для Бриджит эта поездка была не слишком радостной. Они поехали в Ирландию, чтобы навестить ее сестру и племянников, но Бриджит была уверена – по мнению Кейт, ошибочно – что ее шестнадцатилетняя племянница флиртует с отцом Кейт. Но все это было забыто в присутствии статуи. Пока скучающие дети еле волочили ноги, Бриджит просто сияла. Она сделала в тот день десятки фотографий – потратила всю пленку.

Кейт тихо произносит ругательство и качает головой.

«Она почувствовала там что-то особенное, – говорит она мне. – Я помню, как она была возбуждена. У нее слезы на глаза наворачивались. Ей казалось, что происходит что-то важное».

Мне легко представить версию событий, в которой отец Кейт, подготовленный психиатрический медбрат, замечает ранние тревожные признаки и находит профессиональную помощь для жены. Он мог бы сразу заподозрить неладное, когда по возвращении в Лондон Бриджит проявила фотографии и стала ими просто одержима.

Но только сначала это не выглядело как обсессия. Это была просто фотография статуи, обрамленная и повешенная у кухонного окошка.

Кейт с остальными детьми были первыми, кто заметил, сколько времени их мать проводит, разглядывая фотографию. Она говорила об изображении, пока готовила и хлопотала на кухне. Она говорила о том, как Дева Мария смотрит на нее, видит ее. То, как свет падал на лицо статуи, – это явно что-то значило. И то, как она улыбалась, – тоже.

Чем больше Бриджит искала, тем больше находила.

«А что к чаю, ма?» Кейт было десять. Может, статуя и правда делала странные штуки. Мир полон чудес, правда ведь? Даже если Кейт сама не особенно в них верила.

Пару месяцев спустя это была уже не одна фотография. Бриджит сделала несколько копий. Она никогда с ними не расставалась. Одну она всегда носила с собой, заложенную между страниц книги. Еще копии стояли в спальне. На одной из фотографий было странное пятно, дефект проявки. Бриджит была уверена, что это свет сиял на нее со статуи – это значило, что она была избрана.

Она махала фотографиями у самого носа мужа. «Вот, погляди, – кричала она, – думаешь, я все это придумала? Посмотри же сам. Тут все доказательства».