Ещё один любопытный случай из жизни «старца», похожий на историю с Вырубовой, оставила в своих воспоминаниях Елена Францевна Джанумова.

Дело было в том же 1915 году. В Киеве тяжело заболела племянница Алиса. Врачи сообщили родственникам, что больная может умереть. В один из дней Распутин пришёл в гости на квартиру Джанумовой, и та сообщила, что должна срочно выехать в Киев. «Зачем?» – спросил «старец», и Елене Францевне пришлось рассказать о болезни своей племянницы.

«Тут произошло что-то странное, – пишет Е.Ф. Джанумова в своём дневнике, – чего я никак объяснить не могу. Он взял меня за руку. Лицо у него изменилось, стало как у мертвеца, жёлтое, восковое и неподвижное до ужаса. Глаза закатились совсем, видны были только одни белки. Он резко рванул меня за руки и сказал глухо: „Она не умрёт, она не умрёт, она не умрет“. Потом выпустил руки, лицо приняло прежнюю окраску».[143]

Вечером из Киева пришла телеграмма: «Алисе лучше температура упала». На следующий день Распутин вновь пришёл в гости, и Джанумова показала телеграмму, спросив: «Неужели ты помог этому?» Распутин серьёзно ответил: «Я же тебе сказал, что она будет здорова».

Та же Джанумова упомянула в воспоминаниях о разговоре Распутина с наследником русского престола. В один из дней в квартиру «старца» позвонили из императорской резиденции и попросили поговорить с цесаревичем, который никак не мог заснуть из-за болей в ухе. Распутин взял трубку: «Ты что, Алёшенька, полуночничаешь? Болит? Ничего не болит! Иди сейчас же, ложись

Ушко не болит! Не болит, говорю тебе! Слышишь? Не болит. Спи!».[144]

Минут через пятнадцать из Царского Села перезвонили вновь и сообщили, что ребенок уснул, ухо перестало болеть.

Жизнь в столице текла своим чередом, и в образе жизни «старца» мало что менялось: кутежи и попойки следуют одни за другими, и в квартире на Гороховой, и в домах распутинского окружения, и в многочисленных ресторанах столицы; их сменяют приёмы просителей и поездки в Царское Село.

Гороховая улица, д. 64.

Как проходили застолья в квартире Григория Ефимовича, можно судить по дневникам его соседа по дому, чиновника Святейшего Синода Павла Александровича Благовещенского.

«15 июня… Пишу у себя в кабинете, а за стеной происходит какая-то вакханалия, по-видимому, идет кутёж перед „его“ отъездом на родину. Гостей очень много перебывало за день, вечером ещё прибавилось. Собралось очень большое, весёлое общество, некие пляска, смех. К 12 часам ночи пришли музыканты – струнный оркестр, человек 10–12, видно, из какого-нибудь увеселительного сада, вроде „Виллы-Родэ“, „Буффа“. Играли и пели всевозможные опереточные мотивы, сопровождавшиеся в конце бурной пляской. Неоднократно были пропеты грузинские песни, и баритоном. Затем была три раза повторена после очень шумных оваций „Песнь о вещем Олеге“ в переложении веселого интимного театра, с выкриками „здравия желаем… ство“ и дальнейшими нововведениями к этой песне. Кутеж продолжался до поздней ночи. В конце уже слышались только отдельные пьяные голоса, пляска отдельного лица и гром аплодисментов после этой пляски. По-видимому, „сам“ разошелся вовсю и пел и плясал соло. В этот день кухонное окно было открыто, и штора не была спущена[145]»[146].

«1 августа… Часов около десяти – в начале одиннадцатого пришло 6 музыкантов с инструментами, скрипками и виолончелью. Начались музыка, пляски казачки, затем рёв самого. Г. Е. не пел, а кричал что-то вроде песни, но ни мелодии, ни слов разобрать было нельзя. Так поют пьяные мужики в деревне. После каждого танца следовали аплодисменты. В кухню входила А. Д. и тощая, покурить, был какой-то офицер-блондин со Стан. 3 ст. на груди. Опять выходила Анна Дмитриевна мыть руки, и опять Г. Е. похлопывал ее по очень жирному месту сзади, гогоча очень громко. Выбегал Г. Е. закусить хлебом и пил из стакана, найдя бутылку меж кухонными дверями. Музыка была до двух часов ночи, музыканты ушли шатаясь»[147].

«3 августа… к вечеру начали собираться гости, и всю ночь происходил кутёж. Был приглашён хор цыган, 40 человек. Пели и плясали с 9 вечера до 3 часов утра, к концу все были пьяны, в особенности „сам“. Вообще от 6 августа он пьянствует, приставал на дворе у себя к прислугам, лез с ними целоваться. 9 августа уехал, как говорят, к себе опять в деревню»[148].

Так же или примерно так же проходили посиделки и на других квартирах.

Другое дело рестораны. Многие подобные заведения Санкт-Петербурга 1915–1916 годов повидали Григория Ефимовича, но самым любимым и известным было увеселительное заведение на Черной речке, принадлежавшее господину Адольфу Родэ. Оно называлось загадочно и торжественно «виллой», хотя в реальности представляло собой ресторан загородного клуба (как сказали бы в наши дни). Но ресторан бойкий, весёлый, с цыганскими песнями, шампанским и безумными плясками до утра. Со своей собственной электростанцией и обширной верандой. Вилла Родэ открылась в 1908 году, но завсегдатаем здесь Распутин стал в 1915.

Москва. Ресторан «Яр»

К разряду самых скандальных относится и знаменитое происшествие в московском ресторане «Яр» 26 марта 1915 года.

Ресторан «Яр» для Москвы был примерно тем же, что «Вилла Родэ» для Санкт-Петербурга, те же безумные пиршества, цыгане, пляски до утра и безвкусная купеческая роскошь. Недаром новая пристройка, появившаяся у здания ресторана в 1910 году, получила название «Дворец Веселья». Как здесь веселился Распутин, известно по документам полиции.

В первопрестольную Григорий Ефимович отправился с благой целью – помолиться на могиле патриарха Гермогена. С утра и днём дела, а вечером «старца» ждала культурная программа в ресторане «Яр», начавшаяся около полуночи. Для Григория Ефимовича забронировали почётное место, а сопровождали нашего героя три молодые женщины и два господина. Стол ломился и от закусок, и от спиртных напитков, которые, по словам очевидцев, текли в тот вечер рекой.