Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я осуждающе смотрю на мать, но она увлеченно ковыряется в земле и не замечает моего взгляда. Интересно, что еще она успела сообщить обо мне этой женщине?
— Все в порядке, спасибо.
— Учителям платят мало, но регулярно, — сообщает мне очередную «новость» Джойс. — А учителя нужны всегда. Правда, работа у них сложная. Деньги даются нелегко. — И она решительно погружает в рыхлую землю свои огрубевшие руки. — Нужно помочь матери.
Кого она имеет в виду? Меня, себя или нас обоих?
— Ноябрь, — изрекает пожилая китаянка, — лучший месяц для того, чтобы заняться подготовкой земли.
— Джойс помогает мне с огородом, — глядя на подругу, сообщает мать. — Правда, замечательно?
Моя мама занимается тем, что (раньше мог бы поспорить!) стало невозможным после того, как отец ее бросил. Она готовится к высадке роз. И я знаю, что ей хочется, чтобы я тоже начал оживать.
— Я рада, что ты наконец-то стал чаще выходить в город, дорогой, — говорит мама.
Джойс согласно кивает, сверля меня своими глазами-бусинками, и советует:
— Вам нужно немного опустить волосы. Вы же еще молоды, из вас пока что камни не сыплются.
Я протестующе мотаю головой:
— Вы, наверное, хотели сказать «отпустить волосы». И еще: сыпаться из старого человека может только песок, а не камни.
— Вы прекрасно поняли, что я хотела вам сказать, мистер.
Что ж, в этом она абсолютно права.
В субботу вечером мы отправляемся на танцы.
Сначала я пытаюсь отказаться от этой затеи, но Йуми настаивает. Она почему-то считает, что все субботние вечера предназначаются исключительно для танцев. Итак, мы выбираем один маленький клуб в Сохо, где музыка не такая уж отвратительная, как я ожидал, а публика, да и вся атмосфера клуба, не чересчур модная, чего я тоже опасался. Поэтому все получается здорово. Тут совсем не так, как было раньше в клубах, когда мне самому исполнилось двадцать. Никто не пытается выглядеть крутым. Никому нет дела, во что ты одет и как танцуешь. Поэтому мы отплясываем от души, прыгая и вертясь, как нам заблагорассудится. Мы громко хохочем без всякой на то причины, но уже через некоторое время Йуми берет паузу. Она устраивается за столиком с маленькой бутылочкой минералки, чтобы устранить обезвоживание организма, а я совсем не устал, мне хочется танцевать еще и еще.
Ближе к ночи мы перебираемся в «конвейерный» ресторан суши на Брюэр-стрит и садимся за круглую стойку. Перед нами по кругу проезжают различные угощения, а мы выбираем то, что нам нравится. Вскоре выясняется, что именно здесь работает Джен, и он подходит к нам поздороваться. Почему-то он даже не удивлен, увидев Йуми вместе со мной.
Затем Джен отправляется по своим делам, а Йуми рассказывает мне о том, что японцы не слишком любят подобные кабаки, потому что рыба здесь не такая свежая, как в дорогих ресторанах, где все делают по специальному заказу клиента. Но мне тут нравится, еда просто объедение, и мы с Йуми уничтожаем целую гору угощений, выложенных на разноцветные тарелочки и приготовленных из кусочков тунца, лосося, угря, яиц и креветок.
Затем мы возвращаемся в ее квартиру, где снова занимаемся любовью — медленно, наслаждаясь каждым мигом. Мы полностью расслаблены, и нам хорошо вместе.
На другой день просыпаемся поздно и в полдень идем на Примроуз-Хилл, где с вершины холма любуемся раскинувшейся внизу панорамой города.
— Какая красота! — восхищается Йуми.
— Да, — соглашаюсь я, глядя на нее. — Красота!
В понедельник утром, после того как мама отправляется в школу Нельсона Манделы, чтобы раздать на кухне очередные порции гамбургеров и бобов, к нам в дом заявляется отец.
Я даже обрадован этим событием. Я скучаю оттого, что его больше нет рядом, что в доме нарушился прежний ритм. Но я тут же смекаю, что он выбрал время своего прихода не случайно и сделал это из-за собственной трусости. Мне становится неприятно. Сидя на ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж, я с презрением наблюдаю, как он собирает вещи в чемоданы. Туда укладываются книги, папки, одежда, видеофильмы, документы и стопки компакт-дисков. Верхний диск называется «Уличные танцы. 43 городские мелодии». Настоящее окно в мир молодости и оптимизма. Восхитительные ритмы, которые, правда, сейчас мне кажутся устаревшими и неуместными.
Он забирает все это, чтобы окончательно уйти от нас.
— Ну и как продвигается твоя новая книга? — интересуюсь я. — Заканчиваешь уже, наверное?
Он не смотрит на меня, а пытается закрыть дорогой чемодан фирмы «Самсонит», набитый до отказа вещами. Потом он будет точно так же натужно пытаться запихнуть его в багажник автомобиля. Но я даже не предлагаю отцу свою помощь.
— С книгой все будет в порядке.
— Вот и чудненько.
— Ты, наверное, считаешь, что мне сейчас легко? Но ведь это не так. Я скучаю по своему дому. Ты даже не представляешь, как мне без него тоскливо.
— А без нас?
— А сам как полагаешь? Конечно, без вас мне тоже очень грустно. Без вас обоих.
— Мне остается только непонятным, как ты сам себе все это объясняешь.
— О чем ты?
— То, что ты от нас уходишь. Ты делаешь маме очень больно, и я не могу понять, как ты можешь жить, осознавая это. Ты ведь должен как-то оправдывать свой поступок, хотя бы перед самим собой. Но я не могу представить, каким образом это тебе удается.
— Лена — необыкновенная девушка. Ее даже девушкой не назовешь. Она необыкновенная молодая женщина.
— А вдруг это не так, пап? А вдруг она просто очередная симпатичная девица, не более того? Может, ты сам в ней не смог разобраться? И все это было огромной ошибкой? Неужели и после этого ты станешь говорить, что дело того стоило?
— Она не просто симпатичная. Тут все гораздо сложнее. Неужели ты и вправду считаешь, что я способен перевернуть свою жизнь вверх дном из-за какой-то хорошенькой пустышки?
— Ты угадал. Именно так я и считаю.
— Ну, так или иначе, — продолжает отец, умудряясь кое-как застегнуть чемодан, — для меня было большим облегчением, когда все выставилось напоказ.
— Ты имеешь в виду свой неутомимый отросток?
— Я имею в виду свои отношения с Леной. Мне надоело прятаться. Это не могло продолжаться вечно. Я устал.
— Значит, Лена… как это лучше выразиться… твоя содержанка?
— О господи! Конечно нет.
— Но ты наверняка давал ей деньги и продолжаешь давать сейчас. Ты ведь время от времени суешь ей бумажку-другую?
— Ну хорошо. Да, это так. Но тебе-то что?
— Ты платишь ей за свои исключительные права.
— Совсем не за это.