На призывных комиссиях, еще даже до вызова новобранцев, СС имели приоритетное право выбора. Они отбирали самых лучших, что позволило Гиммлеру сформировать собственную армию, разросшуюся в конце концов до около сорока дивизий. Не будем забывать, что вооружение и боевая техника, сходящие с заводских конвейеров, в первую очередь поступали именно в эти дивизии. Высшее руководство СС не останавливалось перед нарушением давно сверстанных планов, предусматривавших формирование или перевооружение дивизий вермахта, в то время как в высоких штабах рассчитывали на эти дивизии, планируя будущие операции. Все это вызывало беспокойство армейского командования. Второе и третье место в иерархии занимали кригсмарине и люфтваффе с их многочисленными специальными формированиями. Сухопутные войска стояли, таким образом, на четвертом месте, а пехота в них – в самом хвосте. Завершим картину таким штрихом: осенью 1942 года Геринг тоже задумал создать свою собственную армию – авиаполевые дивизии. Годами сотни тысяч лучших по физическим данным солдат, в большинстве своем не получившие подготовки в мирное время, околачивались в казармах, в то время как роль помощников авиации, отведенная им, давно уже стала иллюзорной. Но под командование сухопутных войск их не передавали. Из них формировали пехотные части и соединения под командованием прикомандированных генералов, офицеров и унтер-офицеров, которых они не слишком слушались, что, по-человечески, было понятно. Знакомые с оружием самым поверхностным образом, они по-дилетантски «играли» в войну. Все это было непростительно и походило на дурную шутку. Младших командиров, от командира отделения до командира батальона, которые могли бы тщательно обучить этих солдат и подготовить их к современному пехотному бою, не было. Я знал немало высокопоставленных генералов и офицеров люфтваффе, которые открыто называли создание авиаполевых дивизий безумием. Около 300 тысяч солдат военно-воздушных сил использовались для выполнения задач, которые они не могли выполнить успешно или же адаптировались к ним, платя за боевой опыт самой дорогой ценой. Таким образом, качество сухопутной армии, в первую очередь пехоты, постоянно снижалось, бои на плацдарме у Неттуно и Анцио стали первым явным и наглядным подтверждением этого. Конечно, даже устранение упомянутых ошибок на том этапе войны уже не могло изменить ее исход. Но не было необходимости приносить столько ненужных жертв, которые, как в данном случае, стали результатом отсутствия боевых подготовки и опыта.

Результат расследования стал серьезным предупреждением для всех, кто хотел его услышать. Но худшим для меня стало то, что я понял, ни в Генеральном штабе сухопутных войск, ни в ОКВ нет никого, обладающего большой силой убеждения или большим влиянием. Не было ни одного человека, к кому Гитлер питал бы достаточно доверия и кто мог бы со всей серьезностью и со всей убедительностью изложить ему эти доводы, чтобы добиться хотя бы каких-то перемен в положении, существовавшем годами. Никто не смог убедить его даже допустить возможность подобных перемен.

Через три дня я явился в штаб группы армий «Ц» и доложил фельдмаршалу Кессельрингу, что готов предпринять ограниченные наступательные действия с целью сокращения неприятельского плацдарма, но при условии получения подкреплений. Я был искренне убежден в том, что наличие значительных подкреплений дает мне основание рассчитывать на успех. Подкрепления включали, в первую очередь, некоторое количество дальнобойных орудий, привезенных из России, и новые зенитные орудия, но только с этим нельзя бросать пехоту на занятую противником территорию. И тут случилось нечто совершенно неожиданное: у меня забрали две дивизии, потому что на другом участке фронта тоже сложилась критическая ситуация. Но приказ атаковать отменен не был! Каждый день мне звонили по телефону и требовали поспешить с началом наступления. При этом в глазах моего непосредственного начальника, командующего армией, в глазах командиров дивизий и офицеров их штабов данное наступление априори выглядело напрасной тратой сил, чреватой большими людскими потерями. Наконец, после острых дискуссий, было достигнуто соглашение о новом варианте действий. Я предлагал контратаковать в случае попыток противника расширить свой плацдарм. Мой план учитывал различные факторы. Он был также одобрен штабом, являвшимся инициатором давления, о котором я упоминал. Вражеское наступление откладывалось, и это позволило нам отвести войска с фронта и направить их в лагеря для отдыха и дополнительной подготовки. Так мы смогли поднять боевой дух людей, сильно подорванный их отступлением с юга Италии.

Умы успокоились. Нас всех очаровала магия итальянской весны. Это было мое первое пребывание на Апеннинском полуострове, и я воочию видел разрушения, причиняемые войной этой колыбели цивилизации, где каждый разорвавшийся снаряд или бомба уничтожали или грозили уничтожением бесценным творениям архитектуры. Мысленно я вновь вижу перед собой прекрасные церкви Веллетри, великолепный пейзаж, окружающий Рокка-ди-Папа, и очаровательные виллы, прячущиеся в виноградниках. Небольшой городок Чистерна-ди-Латина был обращен в пепел. Результат двух тысяч лет труда по осушению Понтинских болот, особенно активного в последнее время, был уничтожен, и вода вновь затопила цветущие поля и пастбища. Новые деревни оказались затопленными по второй этаж.

Как и всегда в зоне боевых действий, население испытывало неописуемые страдания. Я привык любить сельских жителей – славных, честных, добродушных, а теперь они вынуждены были бежать из родных мест, бросая свои деревни и фермы. Помню свои поездки вместе с командующим армией. Мы с ним одинаково смотрели на происходящие события, обсуждая которые испытывали стыд за политику германского правительства по отношению к итальянскому народу. Конечно, мы не отрицали того факта, что этот самый народ пошел за глупыми и амбициозными вожаками, позволив им увлечь себя. Изо дня в день мы откладывали разговор о нашем долге военных, ставшем для нас тяжкой ношей. Мы полагали наилучшим способом его выполнения совершенствование боевой подготовки и укрепление духа наших солдат, чтобы они во всеоружии встретили грядущие тяжелые испытания. Мы учили их теснее сплачивать ряды и проявлять взаимовыручку. Не скажу, что мы оплакивали свою участь, но мы сознавали, что оказались в тупике. Нам было известно о попытках избавить нашу страну от ведущего ее к катастрофе правительства. Но мы ни на что не надеялись.

Еще в России я совершенно не верил в возможность нашей окончательной победы. Под грузом ответственности, неизбежно выматывающей человека, я переживал моменты физической депрессии и вынужден был брать отпуск. Но всякий раз я начинал скучать по моим солдатам. Признаюсь, я покинул Россию без сожаления и с удовольствием отправился в Италию. Но происходящее там не вернуло мне веру в победу. Генерала поддерживала уверенность в себе солдат. В конце концов, их человеческое достоинство всегда показывало, в чем заключается долг, и побуждало без колебаний исполнять полученные приказы. Между долгом и внутренним убеждением образовалась трещина, которая в Италии расширилась еще больше из-за событий, которые я, с вашего позволения, обойду молчанием и предам забвению.

В Италии ко мне приезжали генералы с Атлантического и Средиземноморского фронтов. Командование их армий присылало их в Веллетри, чтобы они могли изучить полученный там опыт оборонительных боев с противником, сумевшим создать плацдарм. Я вел с ними долгие беседы, из которых сделал вывод, что и они не верят в возможность успешного отражения массированной высадки войск противника имеющимися в их распоряжении силами. Их войска состояли в значительной части из грузин, казаков и даже индийцев, формирования которых весьма слабо скреплялись в одно целое германскими частями, откуда наиболее способных людей давно уже забрали на другие фронты[71]. Можно было убедиться и в том, что недоверие ставки фюрера сломало им хребет, и произошло это не сейчас. Мы приблизительно представляли себе силу противника по поступавшим к нам время от времени данным разведки, при этом абсолютно не доверяя официальным сведениям, которые по различным соображениям намеренно искажались. Мы также знали, какие выводы следует сделать из большой военно-штабной игры, проведенной командующим нашими оккупационными войсками во Франции. Отрабатывались возможные действия при известных нам численности и составе наших войск и войск противника. Логический вывод, к которому пришли все участники и который не был оспорен командующим: высадка противника не может быть отражена имеющимися в наличии силами, тем более если эти силы будут использоваться так же негибко и шаблонно, как в последних сражениях. Хорошо зная реальное положение, мы никак не могли избавиться от тревожных предчувствий, несмотря на то что при анализе результатов этой штабной игры нас уверяли, будто высокие боевые качества немецкого солдата и превосходство нашего Верховного командования обеспечат нам победу. Мы отлично знали, как обстоят дела в реальности. А одними бодрыми речами войну выиграть невозможно.