— О чем ты?

— О том, что пока не отыщутся бумаги, я вас никуда от себя не отпущу.

— Ты не имеешь права! Это похищение!

Сусан вскочила с кресла и решительным шагом направилась к двери, но по сигналу Тифлиса Рунчо схватил ее за руку.

— Не смей прикасаться ко мне, свинья!

— Не стоит его оскорблять, королева! Этим вы только ухудшите свое положение. Этажом ниже для вас приготовлен номер, вполне приличный, даже с телевизором.

— Если у тебя украли документы, подумай, кто заинтересован в том, чтобы заполучить их! Ты же сам мне говорил, что Эскилаче и Барраган повсюду их разыскивают! И Варгас Викунья тоже! Не говоря уж о том репортере, который рылом землю роет, чтоб докопаться до правды!

— Мы обязательно узнаем, чьих поганых рук это дело, а до тех пор никто не выйдет отсюда, пока не найдутся документы. Рунчито, сделай милость, проводи даму в ее апартаменты!

— Не имеешь права!.. — успела выкрикнуть Сусан, после чего Рунчо вытолкал ее в коридор.

Тифлис в туалете уселся на унитаз и задумался. «Самые мудрые мысли и удачные решения любых проблем приходят именно в процессе опорожнения кишечника и освобождения организма от шлаков», — философски размыслил он, разглядывая спущенные трусы.

Только Сусан абсолютно точно знала о том, что у него есть документы земельного участка на Сисге. Однако Варгас Викунья, Эскилаче и прочие наверняка тоже догадывались, иначе зачем бы им названивать ему, назначать встречи, предлагать сотрудничество?

Перейра Антунес подарил Тифлису свою землю три месяца назад, и убедить его сделать это было непросто.

Дон Элиодоро стал вспоминать их разговор здесь же, у него в кабинете:

«— Я хочу только эту землю, доктор, и больше ничего. Вам от нее все равно никакого проку. Вы из чистой блажи пустили к себе этих ненормальных, а мне та земелька по ночам снится.

— Элиодоро, члены клуба рассчитывают на меня! И ради бога, не награждайте их обидными прозвищами, помните, я ведь тоже натурист.

— Простите, доктор! Вы ведь знаете, я человек простой, сладкоречию не обучен.

— Да, я знаю, Элиодоро.

— Поговорим напрямую, доктор! — Тифлис повысил голос. — Ради вас я притворялся целых десять лет, даже семь месяцев сроку отмотал по вашей милости — или вы уже запамятовали?

— Ах, Элиодоро, к чему вспоминать о грустном?

— Как же не вспоминать, если каждый день в тюрьме я говорил себе: надо быть сильным, потому что доктор — человек благородный, в беде меня не оставит. И не говорите теперь, что вы забыли о том, чем я пожертвовал для вас, иначе просто убьете меня такими словами!

— Дело не в том, забыл я или не забыл; жизнь тянется так долго и настолько переполнена случайными словами и лицами, что порой невозможно в толк взять, кто есть кто.

— А вот я, доктор, помню очень даже хорошо эти семь месяцев в тюремной камере! Вы даже вообразить не можете, сколько раз мне пришлось рисковать жизнью, чтобы во время помывок в душевой сохранить в целости собственную задницу!

— Подумать только, а ведь есть люди, готовые платить за это! До чего же нелеп сей мир!

— Доктор, мы с вами знакомы с юных лет, и вы прекрасно знаете, что я не люблю лицемерить и бросать слова на ветер.

— Знаю, Элиодоро.

— А потому скажу вам откровенно — либо я получу эту землю, либо с отчаяния поведаю всему свету о своих злоключениях.

— Вы угрожаете мне, Элиодоро?

— Не-ет, доктор, ну что вы! Вы мне как отец родной! Я же говорю, это крик отчаяния!

— Хорошо, если уж разговор пошел начистоту, что будет, если я не отдам вам землю?

— Проблемы, доктор. Так-то… Будут проблемы — у вас и у меня.

— И какие же, к примеру, проблемы?

— А вот посмотрите, доктор, что у меня есть! — Тифлис взял лист бумаги и начал читать: — „Заявление, сделанное под присягой Индамиро Хуаресом Санхуаном. Я, Индамиро Хуарес Санхуан, место рождения Утика, дата рождения 15 сентября 1943 года, заявляю, что 28 июля 1973 года доктор Касиодоро Перейра Антунес, на которого я работаю в баре „Король Анд“, приказал мне схватить Освальдо Триаса Дуэньяса, владельца бара „Нос Пиночо“, отвезти его ночью на гору, прострелить ему голову и оставить записку следующего содержания: „Одним олигархом меньше. Да здравствует Маркс!“, а если откажусь, обещал прикончить меня самого. Под угрозой смерти я был вынужден исполнить это приказание. Собственноручно и дословно, Индамиро Хуарес Санхуан“.

— Ну, и каковы условия сделки?

— Очень простые, доктор: дарственная на землю на мое имя против оригинала этого заявления.

— Такого я от вас не ожидал!

— Жизнь переполнена случайными лицами — ваши слова! Потому я их и запомнил.

— Вы загоняете меня в угол!

— Мне не хотелось бы, чтобы вы так думали, доктор, лучше признайте, что ради вас я пожертвовал частью своей жизни.

— Это одно и то же».

Потом они вдвоем поехали в регистрационную палату, а после дон Касиодоро раскурил трубку и той же спичкой сжег заявление Индамиро. Однако возникла одна проблема: дон Касиодоро не продекларировал землевладение в установленном порядке, а это усложняло дело, поскольку в конечном итоге передача собственности становилась не вполне законной. Документы были нужны Тифлису для того, чтобы сначала урегулировать нарушение процессуальной формы, а затем доказать свое право землевладения. Кто же решил помешать ему? Уж не советник ли Эскилаче? Пожалуй, стоит припугнуть его накануне разговора.

Тифлис спустил воду, сел за стол и вызвал Рунчо.

— К вашим услугам, хефе!

— Вот что, наведайтесь-ка в гости к советнику Эскилаче. У нас с ним предстоит серьезный разговор, поэтому подготовьте его хорошенько, чтоб был покладистей. Только смотрите, ничего ему не сломайте!

На железнодорожном вокзале Боготы нас поджидал грузовичок с эмблемой полицейского палаша на обеих дверцах кабины. Вновь прибывших разместили в казарме у подножия горы, на окраине Национального парка. Мне, как человеку с рождения жившему в жарких краях и привыкшему постоянно слышать петушиное пение, поначалу пришлось нелегко. По утрам вместо раскаленного ветерка с вершины горы тянуло холодком, пробирающим до костей. Проснувшись по первому сигналу трубы и ополоснувшись под студеным душем, мы выскакивали во двор на пробежку и чуть ли не каждый день промокали насквозь под моросящим дождем, который теперь — о ирония судьбы! — стал для меня чуть ли не символом нашей любимой прекрасной столицы. Однако на новичка эта прохлада действовала угнетающе.

В тот ранний час нашим желудкам полагался лишь стакан красного вина с кусочком свежевыпеченного хлеба, и больше ничего, и после такого угощения нам преподавали первые наставления относительно способов поддержания общественного порядка в Боготе, районов с высоким уровнем преступности; территорий, контролируемых мафиозными группировками и наркоторговцами; улиц, где протестующие студенты любят пошвыряться камнями; и наконец, всевозможных криминальных хаз, малин и притонов, о которых должен знать любой блюститель социальной гармонии, чтобы не оказаться застигнутым врасплох. Нашим наставником был первый сержант, вальекауканец по фамилии Чумпитас, обожавший чертить разные схемы на классной доске в большой аудитории с окнами на Монсеррате. Вообще-то это была обычная гостиная в старом доме, с высоченным потолком и прорехами в оконных стеклах, через которые задувал зябкий, влажный от измороси ветер. Когда в таких условиях сидишь на голой деревянной скамье металлической парты и чувствуешь, как у тебя немеет от холода известная часть туловища, да простят меня дамы, то, поверьте мне, наука с трудом лезет в голову. Я изо всех сил старался сосредоточиться на том, что говорил первый сержант, но мое сознание отказывалось подчиняться и вместо неблагополучных районов и криминальных группировок преподносило мне образы чашки с горячим шоколадом, сдобных булочек и пончиков — составляющих креольского завтрака, который, как я знал, подавали в ближайшем кафетерии.