Леонид Ильич просил не просто из прихоти. Военная разведка донесла, что как только они пересекли границу, немцы напали на лагерь и отряды русских войск. Когда же Филипп узнал об этом и захотел присоединиться к армии, он услышал:

— Это опасно! Да и не время, надо переждать и обдумать новый план наступления! — в сердцах крикнул Леонид Ильич, крайне расстроенный сложившейся ситуацией.

Филипп уже не ходил в госпиталь, а постоянно находился в казармах и на приемных пунктах. Он расспрашивал поступающих раненых об Олеге и не слышал ничего утешительного. Немцы пробили кольцо окружения, а австрийцы и венгры атаковали с востока.

Как-то раз он услышал свое имя. Его кто-то позвал.

— Филипп? — молодой человек с необыкновенно красивым лицом внимательно смотрел на него.

— Да, это я, — ответил он.

— Я знаю Олега, он очень просил передать вам кое-что. Я не мог сразу, думаю, вы понимаете. Он говорил, что эта вещь очень дорога вам, и потому просил передать ее…

— Что?! — Филипп в один прыжок очутился рядом с незнакомцем. Он сразу понял, о какой вещи идет речь, но его беспокоило другое. — Как она оказалась у вас? И почему… — в растерянности он смотрел на парня, и глаза его выражали крайнюю озабоченность.

— Давайте по порядку, — произнес молодой человек, — во-первых, зовут меня Степан Кузнецов, а рассказывать в общем-то и нечего. Перед тем как пойти в наступление, Олег со своим отрядом был в разведке, и поняв, что дело серьезное, он попросил меня об этой услуге. Он объяснил, что эта вещь много значит для вас, — с этими словами Степан передал кольцо Филиппу.

— И после этого вы его не видели? — спроси он.

— Я был ранен и находился в госпитале. Извините, мне пора, — Степан махнул рукой на прощание и исчез.

— Он жив! Я верю, что он жив, и я обязательно его найду! — поклялся Филипп, надевая кольцо на палец. Всего на мгновение, как показалось владельцу, вспыхнуло в камне алое зарево и тотчас же погасло.

Нечеловеческая улыбка, больше похожая на звериный оскал, коснулась его губ. Сам он этого не заметил, но вот если бы кто-нибудь увидел его в этот момент, непременно принял бы за демона.

* * *

— Я поеду следующим эшелоном! — резко заявил Филипп Волоколамскому.

— Куда? Они едут на восточный фронт, а твой полк, как мне известно, базируется на юге! — удивился генерал.

— Я это знаю, и повторяю: я поеду на фронт! Мой брат был в окружении и, вероятно, погиб! Я… — он сам с трудом верил в такое, и его голос предательски срывался.

Волоколамский, видя твердую решимость молодого человека, смирился.

— Ладно! Поезжай, я сегодня же распоряжусь о твоем назначении в дивизию Батурина, — он вдруг почувствовал дурноту и попросил Филиппа позвать сиделку.

— Вам необходим свежий воздух! И запретите этим глупым женщинам закрывать окно! — сказал Филипп, принявшись открывать окна. Он напоил генерала микстурой, и тому сразу полегчало.

— Филипп, я отлично вижу, непростой ты человек. Есть в тебе отметина Божья. Еще бабушка моя говорила, что у таких людей, как ты, и простая вода за святую идет. С тобой мне не страшно, может, и смешно говорю, но поверь мне. От моей бабушки кое-какой дар передался и мне, но рядом с тобой я ощущаю себя слепым котенком, а ты — вроде ангела-хранителя. Вот такие дела, брат! — Леонид Ильич прилег и уже через несколько минут погрузился в сон.

«Пусть в твоем сне родится хороший план, который поможет одолеть врагов!» — пожелал Филипп командиру, не отрывая от него взгляда.

Внезапно он почувствовал смертельную усталость. Глядя на Леонида Ильича, он вдруг почувствовал, будто в его мозг и тело вкрадывается чужая сила, желающая разрушить его изнутри. Борьба длилась несколько секунд, и Филиппу удалось избавиться от наваждения.

* * *

На следующий день пришел приказ выехать Волоколамскому в Москву.

— Тебе велено сопровождать генерала! — сказал Филиппу Корнилов Степан Ефимович, адъютант Леонида Ильича.

— Как в Москву? — спросил удивленно Филипп. Он с нетерпением ждал, когда сможет приступить к поискам Олега, а тут словно снег на голову — Москва!

В душе он был, конечно, рад. Ведь он сможет при хорошем стечении обстоятельств встретиться с женой, хотя положение в стране могло и помешать этому.

* * *

Деваться было некуда. Он подчинился приказу, и уже через неделю, как только Волоколамский смог самостоятельно передвигаться, они сели в поезд и отправились в Москву.

Выздоровление генерала вначале обрадовало Филиппа, а теперь он серьезно задумался над природой его болезни.

«По результатам моих наблюдений, генерал не должен был поправиться за такой короткий срок, — рассуждал он. — Это, конечно, радует, но вот пигментация его кожи, выпадение волос и постоянная температура, на которую он не обращает внимания, — все это настораживает».

Сгущается сумрак в холодном, дребезжащем вагоне. Мелькают стволы высоких, многолетних сосен, кучками теснятся на пригорках сестрички-елочки в своих вечнозеленых бархатных одеждах… Порой лес расступается, и вдалеке виднеется скучная болотная низина, уныло темнеет амфитеатр лесов, и полосой висит молочно-свинцовый туман над лесами.

А потом снова около самых окон зачастят сосны и ели, глухими чащами надвинется чернолесье и потемнеет в вагоне.

Стекла в окнах дребезжат, плавно ходит на петлях непритворенная дверь, а колеса, перебивая друг друга, ведут свой неторопливый и невнятный разговор.

В вагоне многолюдно и душно. Филипп решил выйти в тамбур, осмотреться и подышать свежим воздухом.

* * *

В это же время императрица Александра, крайне обеспокоенная здоровьем своего сына и наследника престола Алексея, срочно вызвала единственного человека, который помогал ей советами и молитвами во время приступов болезни цесаревича, — Григория Ефимовича Распутина.

Распутин решил навестить наследника. Он знал, что его присутствие благотворно повлияет на настроение угнетенной императрицы, и, соответственно, мальчику передадутся ее положительные эмоции.

У него были свои методы лечения. Всем они казались непонятными, но не было никаких сомнений, что Распутин обладал способностью исцелять. И многие самые известные доктора признавали это, хотя не любили Распутина из-за этого еще больше.

Он прекрасно знал об этом и лишь посмеивался себе в бороду, глядя, как ненавистники пытаются против своей воли быть любезными. Они завидовали и не могли смириться с тем, что Распутин стоит ближе к царю, нежели все эти чиновники, занимающие при дворе не последнее место.

У Александры Федоровны постепенно возникло убеждение, что Распутин послан Господом Богом лично ей, ее мужу и всей русской земле. У него были для этого все необходимые качества: крестьянин, преданный царю и православной вере. В ее глазах Распутин превратился в воплощение триединой формулы — православие, самодержавие, народность.