о нем и так, а те, кому не положено, были здесь нежеланными гостями — точнее, гостями вообще не бывали. Ну, разве что приезжали в гости к гостям…

Сейчас посетителей в пансионате было немного, летом народ все-таки предпочитал собственные подмосковные угодья, а сюда стягивались ближе к осени, когда поплавать в бассейне с натуральной термальной водой становиться наслаждением большим, чем качаться на качелях в родном вишневом саду. Да что бассейн, минеральная вода текла тут даже из кранов — пей, не хочу, поправляй здоровье. Это было одной из причин, по которой, наезжая в Москву по делам, Сатаров предпочитал останавливаться именно здесь. Квартира в Москве у него, конечно, тоже была, но кому он нужен, этот центр — грязно, душно, пробки сплошные. А тут — плескайся себе в минеральной водичке.

Наплескавшись, Сатаров подплыл к бортику, вылез, обтерся, плюхнулся в шезлонг, налил себе свежевыжатого апельсинового сока и повернулся к сидящей в соседнем шезлонге Алевтине:

— Дура ты, дура, — продолжил он воспитательную беседу, начатую еще до заплыва. — Ты хоть понимаешь, что творишь? Когда-нибудь влипнешь так, что даже я не вытащу. И что тогда?

— Столица, — лениво отвечала Алевтина, потягивая мартини, — жизнь дорогая, сам знаешь… Зарабатываю.

— Срок ты себе зарабатываешь! — Сатаров повысил голос, благо, в бассейне никого не было, только официант у бара. Но у официантов здесь ушей нет — кому они здесь нужны, ушастые…

— Загремишь на нары лет на шесть… Тебе это надо?

— Какая трогательная забота! С чего бы это? — Алевтина покосилась на собеседника, встала, грациозно подошла к бортику, склонила голову, словно раздумывая — стоит ли портить водой — пусть даже и термальной, роскошный модельный купальник, созданный явно не для того, чтобы в нем плавали.

— А с того, что ты мне не безразлична. — Сатаров окинул ее стройную фигурку взглядом, оценивающим и в самом деле далеко не безразличным. — Сегодня ты продаешь, а завтра сама подсядешь. Тут уж — пипец! И я себе этого не прощу! — последние слова прозвучали с излишним, пожалуй, пафосом, простительным, впрочем, для человека восточного.

Алевтина обернулась, удивленно вскинула брови:

— А при чем здесь ты? Мы же теперь чужие…

— Это я тебе чужой, а ты мне… — Сатаров укоризненно покачал головой. Поднялся, подошел к девушке, отечески положил ей руки на плечи. — я бы не стал тогда тебя в Душанбе от этих ублюдков прятать… Тебя бы они точно прибили… И сейчас… — объятие из отеческого грозило перерасти в более близкое, и Алевтина отодвинулась, Вспоминать о тех временах, когда они с Тимуром были любовниками, ей не хотелось. Не из тех он был любовников, о которых приятно вспоминать. Не красавец — это ладно, а вот то, что он в постели вытворять любил… Алевтина поежилась от воспоминания. И хоть бы раз, мерзавец, поинтересовался, ей-то каково все это терпеть…

А насчет помощи, это еще как посмотреть. Жила себе на свете Аля Верникова, тихая, приличная девушка, спокойно жила, пока этот кобель на пути не появился…

— Я не хочу, чтобы ты шлялась по этим грязным клубам, там же сплошная помойка: наркота, пидарасы, лесбиянки… — голос Сатарова опять стал отеческим, взгляд тоже.

— С вами станешь лесбиянкой…

— Вот я и хочу, чтобы у тебя был совершенно другой круг, нормальные солидные люди, чтобы отвечали за свои поступки, не жлобы…

Алевтина усмехнулась.

— А где ты таких видел?

— Места знать надо, — Сатаров хитро прищурился. — Есть у меня один человек. Очень серьезный.

— Подложить меня хочешь?

— Да ладно тебе, подложить… — Тимурчик вроде как даже обиделся. — Я тебя просто познакомлю, а ты смотри сама, ты же не маленькая.

— Ты бы лучше денег мне дал. Я бы в Лондон слетала… — взгляд Алевтины стал мечтательным и уплыл куда-то вдаль. — Там серьезных много. Нашла бы себе какого-нибудь джентльмена…

— Джентльмена тебе… Вотс моим другом туда и слетаешь. И посмотришь, кто круче…

Алевтина не ответила, изящно изогнулась и прыгнула в объятия чистейшей бирюзовой воды. Сатаров постоял у бортика, раздумывая, стоит ли ему окунуться еще раз, и, видимо решив, что не стоит, пошел допивать свой сок.

Зачем его понесло в больницу, Фил и сам не знал. Просто какое-то нездоровое любопытство — захотелось увидеть Наташиного мужа, посмотреть, что за человек ей столько боли доставил. Она все ему рассказала про свой брак и про то, что его разрушило — тоже.

Почти сразу же Маковский пожалел о своем решении приехать сюда, но было уже поздно — Стас уже вышел к нему, уставился на незнакомца удивленно.

— Филипп Маковский.

— И что тебе надобно, дядя? — с любопытством спросил Стас. Вид у него был не ахти какой. Но Фил подозревал, что обычно он выглядит еще хуже. Глаза, во всяком случае, у Стаса были ясные. Определенно, пребывание в больнице пошло ему на пользу.

— Я знакомый Наташи.

Стас моментально нахохлился, ушел в себя.

— Ну, и что вам от меня надо? Мы с ней уже давно не виделись.

— Я знаю… — больше сказать было нечего, и на некоторое время в холле повисло тягостное молчание.

— Я знаю, Марк-Антон умер. Примите мои соболезнования. Я был с ним знаком. Кстати, от чего он умер?

— Не ваше дело. Тоже мне, следователь нашелся, — он глядел на Фила враждебно и повернулся было чтобы уйти.

— Я люблю Наташу, — вдруг сказал Фил негромко.

— Мне-то вы зачем это говорите? Ждете благословения.

— Может статься, мы не сможем быть вместе. Я хотел бы знать, что у нее все хорошо.

— Смотрите, какой благородный нашелся! — Стас подошел к Маковскому вплотную, злобно глянул на него снизу вверх — в росте и комплекции он явно ему уступал, хотел сказать еще что-то, но, видимо, не нашел слов.

— Пошел ты… — единственное, что ему удалось выдавить.

Санитар, дрейфующий в отдалении, поднапрягся, подошел поближе, но его помощь не понадобилась — драки не произошло.

Чувствуя себя полным идиотом, Фил вышел из больницы и направился на встречу с господином Кураевым.

Ресторан «Прага» заметно улучшил уровень обслуживания с достопамятных советских времен, но нельзя сказать, что Фила это порадовало. Когда-то в глубокой юности в этом ресторане Филипп Маковский защищал честь своей тогдашней дамы сердца в драке сразу с тремя не особо трезвыми и очень кровожадно настроенными противниками, и с тех пор у него остался небольшой ножевой шрам на животе и очень неприятные воспоминания. Фил подозревал, что нынешнее его посещение плавучего трактира хороших впечатлений ему не прибавит. Толстяк уже сидел за столиком и уныло жевал салат, запивая минеральной водичкой. За соседним столиком примостились Хохол и Аркаша, при