отпила из своего стакана и мурлыкнула от удовольствия. Разговор медленно свернул с делового русла и более туда не возвращался.

Москва

Больница Сергеева приятно удивила. Чистая, недавно отремонтированная, в холле пальмы в горшках. Сергеев даже подошел, за листок подергал — не пластмасса ли? Нет, натуральные… Вдоль стеночки стоят уютные диванчики, на них сидят и чинно беседуют посетители с пациентами. Никто не шумит, не кричит, Наполеоном себя не объявляет, на людей не кидается. Правда, за пальмами притаились два могучих санитара, но и те ведут себя прилично, смотрят по сторонам, ни к кому не пристают. А вот и Стас вышел, поискал Сергеева глазами, улыбнулся, правда, слабо, криво, и присел на диван. Сергеев — рядом. Мялся долго, не решаясь спросить, как дела. Выглядел Стас из рук вон плохо. Впрочем, так он выглядел уже давно. Стас его приходу обрадовался, он судорожно вцепился в руку друга, и принялся рассказывать, нервно. Быстро, без остановки, словно боясь, что сейчас те могучие санитары выскочат из-под пальм и уведут его из уютного холла, в недра больницы, туда, куда посторонним вход воспрещен и где, собственно, и протекает больничная жизнь — палаты на шесть человек и решетки на окнах.

— …И как назло, каждую ночь снится, что «шмы-гаюсь»… — рассказывал он, не позволяя Сергееву вставить ни слова, — И кайфую… Ты знаешь, дядя, как кайфую… Просыпаться страшно. Глаза открываю и не могу врубиться. Веришь? — Стас так близко придвинулся к Сергееву, что тот прямо-таки вжался в диван. — Какое-то время кайф еще держится, просто чума какая-то! Потом проходит. Убалтываю себя, что это мираж… потом психи просыпаются, кричать начинают… Алкашей будят, а тем поспать охота… Они на психов орать начинают… Потом санитары вступают. И так — каждое утро. Дурдом, короче…

— Ты же сам сюда пришел… — неуверенно возразил Сергеев.

— Да пойми, дядя, живем-то не на облаке. Мне что, теперь ото всех прятаться?

— Терпи.

— Не знаю. — Стас встал с дивана и принялся нервно расхаживать по холлу, изредка оглядываясь на санитаров. Санитары не реагировали. «А одного из них я где-то видел, — вдруг подумал Стас. — Лицо знакомое…» Вдруг стало страшно, затряслись ноги, и Стас опять опустился на диван. «Неужели и здесь нашли? — лихорадочно думал он. — Никуда от них не деться…»

— Ты пойми, я действительно «завязать» хочу… Только не галстук вокруг шеи…

— Да… Юмор у тебя мрачноватый… — Сергеев смотрел на друга с жалостью.

— Уж какой есть… — Стас все смотрел на санитара, показавшегося ему знакомым, но тот никак на его взгляд не реагировал. «А может, и показалось…» — Стасу хотелось бы так думать.

— Совсем забыл, — встрепенулся Сергеев, и сунул Стасу пакет с фруктами, который до этого вертел в руках. — Тут разные витамины… Может, поможет…

Стас заглянул внутрь.

— Что-то многовато. Пару апельсиновя, конечно, съем, а остальное — психи растащат. Они же здесь при коммунизме, для них уже давно все общее…

— Круто тут у вас. — Сергеев встал, явно торопясь закончить тягостную встречу. — Ну, ты держись. На неделе забегу. До встречи.

— Ну, дядя, бывай… — Стас тоже встал, протянул другу руку. Несколько секунд колебался, потом все-таки спросил: — Как там Наташа?

— Нормально.

— Еще не переехала на Бронную, к Борис Семенычу? — он криво улыбнулся.

— Волков не тот человек. — Сергеев покачал головой. — Да, он к ней не равнодушен, но это не значит, что он ее прямо завтра поведет под венец.

— А жаль. Он мужик нормальный, ему бы я ее доверил. — Он немного помолчал. — Ты поздравь ее… У нас сегодня годовщина.

— Чего?

— Чего-чего… Развода.

— Дурак ты!

— Это точно, — Стас вздохнул, еще раз кивнул на прощанье и ушел. Сергеев помялся в холле и тоже двинулся к двери. В дверях его остановил санитар — не тот, который показался Стасу знакомым, а другой.

— Он что, ваш родственник? — спросил он участливо.

— Друг.

— Жалко парня… Только зря все это.

— Вы о чем?

— Все равно ведь не вылечат. — Лицо у парня было простое, деревенское, обрамленное курчавой русой бородкой.

— Почему же так?

— Да бессмысленно. Ну, привезут их сюда, ну, очистят… Только и пользы, что здесь не колются. А как выйдут — опять за свое: таблетки-то один хрен не помогают…

— Выходит, здесь не клиника, а театр какой-то.

— Сам ты театр, — санитар обиделся, — делаем, что можем. Но лучше бы ты его отвез в монастырь, к отцу Никодиму на исповедь, — санитар кивнул Сергееву, жалостливо пропустил его к двери.

Днем в «Поплавке» народу было мало. Для ланча место малоподходящее, сюда обычно подтягиваются ближе к вечеру — в бильярд поиграть, музыку послушать, посмотреть на красивых девочек — и не только посмотреть, если, конечно, финансы позволяют. Так что Маковский оказался почти что в одиночестве — если не считать о чем-то тихо беседующую парочку парней в уголке зала. Фил заказал кофе и принялся ждать — впрочем, недолго. Не прошло и пяти минут, как за его спиной раздалось негромкое покашливание.

— Господин Маковский, не стоит волноваться, мы никогда не опаздываем.

Фил обернулся. Невысокого роста толстячок улыбался ему лучезарной улыбкой. В улыбке было что-то смутно знакомое — почти так же улыбался Поляк во время их разговора в доме на берегу моря. Как будто в гангстеры нынче набирают, как в Голливуд, — тех, кто улыбается лучше.

— Прошу вас в отдельный кабинет, там нам будет удобнее.

Толстячок прошел к дверям, кивком приглашая Фила за собой. Парни в углу зала встали из-за своего столика и направились за ними, но толстячок жестом велел им остаться.

В кабинете стол был уже накрыт. Толстяк вольготно расположился в мягком кресле, налил себе минералки, положил на тарелку салат и начал разговор:

— Вы намерены работать с нашими американскими друзьями. А значит, вторгаетесь в сферу наших деловых интересов, — он сделал многозначительную паузу, подцепил вилкой салатный лист, отправил его в рот, запил минералкой и потом уже продолжал:

— Выходит, мы обязаны сотрудничать.

Фил к еде не прикоснулся. Даже минералки не налил.

— Как вы все про меня хорошо знаете.

— Естественно, — толстяк опять продемонстрировал свою фирменную улыбку, — таким образом, каждый займется своим делом. Вы гарантируете производство, мы обеспечиваем транспортировку, американцы — сбыт. На наш взгляд, это идеальная схема.

— А если я откажусь? — Фил прищурился.

— Вы же умный — не откажетесь. У нас найдется множество способов убедить вас дать свое согласие.

— Я могу подумать?

— Конечно! — толстячка ответ обрадовал. — Именно бездумные действия нас больше всего огорчают. Обязательно подумайте. Не смею вас больше задерживать. Или, может быть, вы тоже желаете перекусить? Не стесняйтесь!

Толстячок с аппетитом