— Вместе с осколками? — не выдержал я. — Уничтожить? Или, всё-таки — взорвать? Это — разные вещи.

— Извольте встать, господин Барятинский, когда обращаетесь к преподавателю! — немедленно взъярился Юсупов.

Я встал и повторил вопрос.

Аудитория замерла в предвкушении — стычки между мной и Илларионом давно стали одним из самых долгожданных развлечений в суровых курсантских буднях.

— Разумеется, господин Барятинский! Говоря об уничтожении, я имею в виду полное уничтожение.

— А мне вот доводилось читать о том, что полное уничтожение осколков невозможно. И то, что оставалось от бомб, доставляло участником экспериментов немало неприятностей.

— Вы невнимательно читали! Участников эксперимента прикрывали Щитом другие маги.

— А во время военных действий жителей городов, на которые обрушатся бомбовые удары, также буду прикрывать Щитом маги? Это ведь вызовет огромный расход магического ресурса.

— Вы полагаете, господин Барятинский, что эксперименты проводили недостаточно грамотные и сведущие в военном деле люди?

— Я полагаю, что такое вооружение, как авиационные бомбы, не стоит недооценивать.

— Вам известно название самого современного бомбардировщика в мире, господин Барятинский? — Юсупов сменил тон на снисходительный.

— Оно известно даже мне, — подняв руку, подал голос Анатоль.

— Извольте, господин Долинский.

Анатоль поднялся.

— Самый современный бомбардировщик называется «Илья Муромец». Первый и пока единственный в мире многомоторный самолет. Новейшая разработка всем нам известного господина Сикорского, гордость российской армии. Четырехдвигательный, бомбы размещаются как внутри самолета, вертикально вдоль бортов, так и на внешней подвеске. Оснащён дополнительным пулеметным вооружением, а также…

Я слушал Анатоля и удовлетворенно кивал. Общение со мной не прошло даром. Мой разгильдяй-приятель ухитрился всерьёз увлечься военной техникой.

— Благодарю вас, достаточно, — оборвал Анатоля Юсупов. — Будьте любезны, назовите грузоподъемность этого самолета.

— Бомбовая нагрузка — до восьмисот килограммов.

— Вот именно! — Юсупов повернулся ко мне, торжествующе вскинул указку. — И это — самый современный бомбардировщик, господин Барятинский! Спрашивается, что такое восемьсот килограммов для обученных, хорошо подготовленных магов? Сущая ерунда.

— Ерунда — это если бомбардировщик один, — упрямо сказал я. — А если из «Муромцев» составить эскадру? Если таких самолетов будет десять, двадцать, сотня? Если на смену нынешним авиационным бомбам придут другие — более мощные? Если в других странах построят новые бомбардировщики — превосходящие по своему оснащению «Муромца»?

Юсупов снисходительно прищурился.

— И что же вы предлагаете, господин Барятинский — для защиты от такой фантастической напасти?

— Предлагаю не уповать на одну лишь магию, господин Юсупов, — отрезал я. — А также предлагаю прекратить считать такую вещь, как бомбовый удар, детской шалостью — которую можно остановить мановением руки. Прогресс не стоит на месте. То, что сегодня кажется вам фантастикой, завтра может обратиться суровой реальностью. И лично я предпочел бы в этом случае полагаться не только на магию, но и на зенитные орудия.

— Согласен, — горячо поддержал меня Андрей.

— Вашего мнения никто не спрашивал, господин Батюшкин, — оборвал его Юсупов. — Садитесь, господин Барятинский. Если вы закончили фантазировать, то я, с вашего позволения, продолжил бы лекцию.

— Продолжайте, — буркнул я.

И уселся на место. Спорить с Юсуповым дальше не было ни времени, ни желания. Когда будет нужно — меня услышат…

«Если, — напомнил себя я. — Если будет нужно. Ты в этом мире — для того, чтобы не допустить войну и хаос».

Мысли вернулись к текущим задачам. Сегодняшняя лекция не даст мне ничего нового. Разновидности и характеристики авиабомб, о которых занудно бубнит Юсупов, я и без него прекрасно знаю.

Витман сказал, что нужно действовать по-другому. Нужно попытаться найти следы того, кто стоит за покушениями на меня. И моя задача — определить эти следы. Подумать, где именно эта тварь могла натоптать…

Физические — равно как и магические — следы искать бесполезно, слишком много времени прошло. Если уж даже в подземном туннеле в Кронштадте особисты ничего не нарыли, то о прочем и говорить нечего. А значит, искать надо людей. Тех, кто может что-то знать и каким-то образом вывести меня на организатора покушений.

А кто может что-то знать? Кто может мне рассказать, с кем водил знакомство, к примеру, покойный Белозеров?

Он был холост, после того скандала с соблазненной гувернанткой перебрался жить сюда, в академию. И вряд ли встречался со своим руководителем на здешней территории. В своём доме в Петербурге, если и бывал — то наездами. А после смерти Белозерова прислуга из этого дома разбежалась, поди их теперь найди. Попробовать поискать его друзей? Или, чем чёрт не шутит — родителей? Вдруг они ещё живы?

И тут меня кольнуло.

Родители. На меня ведь покушался не только Белозеров! Был ещё Рабиндранат. А из его дневника я знал, что существует некий благодетель, внушивший господину Иванову мысль о том, что он — будущий император. И организовавший протекцию для поступления Рабиндраната в Императорскую академию… Угу.

Кажется, у меня появился повод снова пообщаться с ректором.

* * *

— Зачастили вы ко мне, Константин Александрович.

В этот раз Калиновский был один. За радушной улыбкой он постарался скрыть настороженность.

Чего я потребую от него на этот раз? Кого из курсантов соберусь вывозить из уютного оазиса академии в огромный, полный опасностей мир?

— Прошу садиться, — он указал мне на кресло, стоящее напротив стола.

— Благодарю, — я отрицательно покачал головой. — Мой вопрос не займёт много времени.

— Слушаю вас, — Калиновский недоуменно приподнял бровь.

— Скажите, пожалуйста, по чьей протекции сюда, в академию, поступил Рабиндранат Иванов?

Калиновский нахмурился.

— При всем уважении, господин Барятинский, это конфиденциальная информация. Я не имею права делиться ею, даже если бы захотел.

— Догадываюсь. Но вы, полагаю, также понимаете, что я задаю этот вопрос не из праздного любопытства. Я выполняю служебный долг.

— Понимаю.

Калиновский задумался. И вдруг, просияв, придвинул мне телефонный аппарат.

— Вот что мы с вами сделаем, Константин Александрович. Вы ведь наверняка знаете номер своего… э-э-э… начальника?

— Господина Витмана? Знаю, конечно.

— Наберите его, будьте добры. Не сочтите за недоверие, но я хотел бы убедиться, что…

— Ясно, — вздохнул я. — Соломку сте́лите… Хорошо. Начальник, так начальник.

Я быстро набрал знакомый номер. Передал трубку Калиновскому.

В этот раз Витман, по счастью, оказался на месте и ответил быстро.

— Василий Фёдорович? — Трубку держал Калиновский, но голос Витмана отлично слышал и я. — Доброго дня. Чем обязан?

— Доброго дня, Эрнест Михайлович. Прошу прощения за беспокойство. Ко мне только что пришёл небезызвестный вам господин Барятинский… — Калиновский покосился на меня.

— Который, вероятно, стоит сейчас рядом с вами, — проницательно закончил Витман. — И что же ему угодно?

— Его вопрос носит весьма деликатный характер. Господина Барятинского интересует личность того, кто оказал протекцию господину Иванову при поступлении в академию.

— Господину Иванову? — переспросил Витман. — Я полагаю, курсантов с такой фамилией у вас в академии немало.

— Речь о Рабиндранате Иванове. Том несчастном, который…

— Ах,