– Надеюсь, такой плавник придаст яхте дополнительную устойчивость, – проговорил он, расстегивая последние пуговицы. – Хочется, чтобы нос яхты как можно больше возвышался над водой – за счет этого увеличивается скорость хода. Но чем меньше корпус судна погружен в воду, тем больше опасность, что оно опрокинется.

– И много яхт опрокинулось… с твоей легкой руки? – с язвительными интонациями спросила Джиджи.

– За последнее время – ни одной. Но однажды я все-таки перевернулся. На своей первой яхте. Я столько лет корпел над чертежами, построил ее собственными руками, а она опрокинулась в первом же плавании. – Камден спустил платье с ее плеч, его прикосновения казались легкими, как первый летний ветерок. – Так мне и надо. Нечего было называть ее «Маркизой».

Сердце Джиджи гулко забилось. Неужели он назвал свою первую яхту в ее честь?

– Но почему ты так ее назвал? Или ты забыл, что терпеть меня не можешь?

– Мне сказали, что судно надо назвать либо в честь жены, либо в честь любовницы, – объяснил Тремейн. Между тем ее платье опало на пол медно-красным ворохом атласа и тюля. – Я отбуксировал ее в док, отрихтовал и перекрестил в «Метрессу». С тех пор это одна из самых надежных и быстроходных гоночных яхт в Атлантике. Вот видишь… – прошептал он, снимая ее корсет. – Даже в трех тысячах миль от меня ты приносишь мне неприятности.

– Я просто исчадие ада, – снова съязвила Джиджи.

Почувствовав, что ее нижние юбки отправились следом за платьем, она еще ниже склонилась над столом и судорожно вцепилась в столешницу. Камден тем временем проворно освободил ее от сорочки – его легкие прикосновения обжигали, точно крутой кипяток.

– По-моему, у меня до сих пор где-то валяется фотография, на которой я как идиот радостно машу рукой с борта «Маркизы» перед самым отплытием.

– Я бы предпочла увидеть, как ты барахтаешься в холодной океанской воде. Я бы проплыла мимо на своем корабле и даже не подумала бы подобрать тебя.

В отместку за эти слова Камден стащил с нее панталончики, так что теперь она была совершенно голая, если не считать белые атласные перчатки и белые же шелковые чулки. Его пальцы скользнули по ее ягодицам, и Джиджи закрыла глаза и закусила губу. Но из гордости не стала сдвигать ноги, хотя жутко нервничала.

– Ты всегда такая влажная? – прошептал Камден. – Или только со мной?

Ей хотелось сказать ему какую-нибудь колкость, хотелось так оскорбить его мужское самолюбие, чтобы у него навсегда пропала охота злорадствовать. Но вместо этого она тихо застонала, когда он медленно вошел в нее. И в тот же миг его халат коснулся ее спины – прохлада шелка резко контрастировала с обжигающим вторжением в се лоно.

И тут Камден начал двигаться, и Джиджи снова застонала, на сей раз гораздо громче. Она пыталась удержаться от стонов, однако у нее ничего не получалось – с каждым мгновением наслаждение становилось вес более острым. Забыв обо всем на свете, Джиджи еще крепче вцепилась пальцами в край столешницы, и теперь она уже не старалась сдерживать крики и стоны – ее охватило неодолимое желание получить от этого соития как можно больше.

Прошла еще минута-другая, и она, громко вскрикнув, почувствовала, что возносится на вершину блаженства. В следующее мгновение Джиджи ощутила последний толчок мужской плоти и дочти тотчас же услышала прерывистое дыхание Камдена прямо у нее над ухом, а затем – гулкие удары его сердца.

Теперь его щека прижималась к ее щеке, а руки упирались в столешницу рядом с ее руками. Так они и замерли; находясь в кольце его рук, она как бы находилась в его объятиях.

– О Господи, Джиджи… – прошептал он неожиданно. – О, Джиджи…

Но она никак не реагировала, потому что чары уже рассеялись. К тому же ей вспомнилось, что эти самые слова Камден шептал в их первую брачную ночь. Тогда ей представлялось, что от избытка чувств.

В следующую секунду Джиджи выпрямилась и, резко развернувшись, с силой толкнула мужа ладонями в грудь. Однако эта внезапная вспышка ярости никак не подействовала на маркиза – он даже не шелохнулся. Но тут взгляды их встретились, в глазах его промелькнуло удивление, и он молча отступил в сторону. В тот же миг Джиджи наклонилась, сгребла в охапку свою одежду и быстро направилась к двери.

– Погоди. – Приблизившись к жене, Камден снял с себя халат и накинул его ей на плечи. – Холодно, не простудись.

Джиджи не знала, как реагировать. Ее душили злость, стыд, унижение, но забота мужа пробудила в ее душе тоску, которую она, как ей казалось, навсегда похоронила в прошлом, похоронила в тот день, когда приказала очистить от мебели спальню Камдена. Да, в ее душе вновь пробудилась тоска по тому, что могло бы быть.

– Не жди от меня благодарности, – сказала она наконец.

Маркиз криво усмехнулся:

– А я и не жду. Я ведь не сделал ничего заслуживающего благодарности. Доброй ночи, леди Тремейн. Увидимся завтра ночью.

25 мая 1893 года

Миссис Роуленд встретила Лангфорда не совсем обычно – то есть без приторной угодливости и преувеличенной сердечности, с которой она, казалось бы, должна была встречать его светлость герцога Перрина. Конечно, ее нельзя было упрекнуть в отсутствии гостеприимства, но если недавно она стремилась, вернее, жаждала продолжить знакомство, то сегодня превратилась в олицетворение холодной вежливости. Даже ее любимые наряды пастельных тонов были решительно отвергнуты, и теперь она была в строгом черном крепе, словно вдова в первый год траура.

Миссис Роуленд приняла герцога в гостиной, освещенной не хуже Версаля: в комнате горело великое множество свечей. К тому же окна, выходившие на улицу, были распахнуты настежь, а шторы она задернула лишь наполовину, так что любой прохожий мог без помех заглянуть в гостиную.

Но хозяйке едва ли следовало опасаться любопытных прохожих. По тропинке под окнами и днем-то почти никто не ходил, а в это время она была совершенно пустынна.

– Не желаете ли чего-нибудь выпить? – спросила миссис Роуленд. – Может, чаю или ананасовой воды? Или лимонаду?

Герцог мысленно усмехнулся. Ему не предлагали лимонаду с тринадцати лет. «Но почему же она не предложила ничего из горячительного?» – подумал он с удивлением.

– Рюмочка коньяку будет в самый раз, – ответил гость.

Виктория поджала губы, но у нее не хватило духу отказать герцогу. Коротко кивнув, она сказала:

– Да, конечно. Холлис, – обратилась она к дворецкому, – принеси его светлости бутылку «Реми Мартен».

Слуга поклонился и вышел.

Лангфорд удовлетворенно улыбнулся. Так-то лучше. А то ведь придумала – лимонад!

– Удачно съездили в Лондон?

Хозяйка снова кивнула:

– Да, пожалуй.