Если даже Брешковская, не любившая Азефа, так резко поменяла свое к нему отношение, то Гоц, который всегда относился к нему неплохо, готов был поставить его выше Гершуни.

«Прежде у нас был романтик, — говорил Гоц… — теперь у нас реалист. Он не любит говорить, он еле-еле бормочет, но уж он проведет свой план с железной энергией и ничто его не остановит»[129].

Отношение к БО резко изменилось. Весной ЦК, разочаровавшись в возможности убить Плеве, уже собирался упразднить боевиков как отдельную структуру, подчинить ее общепартийным органам.

Теперь — не то. Теперь боевики (а вслед за Азефом в Женеву прибыли все остальные участники «дела», кроме тех, кто остался в руках полиции) сами диктовали условия.

А условия, по словам Савинкова, у них были такие:

«Мы протестовали… против того, что ЦК in corpore — состоящий в то время в громадном большинстве из небоевиков — чтобы этот ЦК in corpore осуществлял свой контроль»[130].

О каком-либо контроле со стороны местных организаций и речи быть не могло.

И вот боевики в Женеве собрались, чтобы составить официальный устав своей организации.

Первый проект устава был набросан еще Гершуни. Он предусматривал создание коалиционной «распорядительной комиссии» и подчиненных ей автономных «местных групп». Ничего этого на деле не было. Всем распоряжался один Гершуни под общим руководством Гоца и с помощью Крафта, Мельникова, а потом Азефа.

Новый устав в большей степени отражал реальность.

Начинался он так:

«1. Боевая организация ставит себе задачей борьбу с самодержавием путем террористических актов.

2. Боевая организация пользуется полной технической и организационной самостоятельностью, имеет свою отдельную кассу и связана с партией через посредство центрального комитета.

3. Боевая организация имеет обязанность сообразоваться с общими указаниями центрального комитета, касающимися:

a) Круга лиц, против коих должна направляться деятельность боевой организации.

b) Момента полного или временного, по политическим соображениям, прекращения террористической борьбы.

Примечание. В случае объявления центральным комитетом полного или временного, по политическим соображениям, прекращения террористической борьбы боевая организация оставляет за собой право довести до конца свои предприятия, если таковые ею были начаты до означенного объявления центрального комитета, какового права боевая организация может быть лишена лишь специальным постановлением общего съезда партии»[131].

Наглость последнего пункта была, разумеется, неописуема.

Непосредственно БО руководил комитет, состав которого никак не регламентировался и не ограничивался. Во главе комитета — член-распорядитель с диктаторскими полномочиями. Понятно, кто именно имелся в виду.

Комитет как коллегиальный орган оставлял за собой:

«а) Право приема новых и исключения старых членов как комитета, так и организации (во всех случаях с единогласного соглашения всех членов комитета).

b) Право участия в составлении плана действий, причем, в случае разногласия между отдельными членами комитета, решающий голос остается за членом-распорядителем.

c) Право участия в составлении литературных произведений, издаваемых от имени боевой организации».

Литературными произведениями (то есть в данном случае разного рода листовками, воззваниями) Азеф интересовался мало, прием новых членов, как бы то ни было, зависел от его воли, ну а в том, что касалось «плана действий» в его решающем голосе теперь, после удачного завершения «дела на Плеве», никто не сомневался.

Кроме члена-распорядителя были назначены его заместитель (Савинков) и уполномоченный представитель: все контакты с ЦК должны были идти исключительно через него. Это был, естественно, Гоц.

Что это означало на деле?

Боевая организация подчинялась (в самых общих чертах) только неформальному лидеру партии. Функции уже прикованного к постели Гоца сводились к тому, что он, так сказать, «назначал жертвы усталому Аиду», как Марат из ванны[132]. Азеф руководил планированием операций, расставлял людей и контролировал их, обычно издалека или наездами. Савинков осуществлял оперативное руководство на месте. Кроме них, членом комитета был избран еще Швейцер. Остальные, в том числе Каляев, оставались рядовыми членами БО.

ЦК утвердил устав.

В седьмом номере «Революционной России» было напечатано следующее сообщение:

«Согласно решению партии, из нее выделилась специальная боевая организация, принимающая на себя, — на началах строгой конспирации и разделения труда, — исключительно деятельность дезорганизационную и террористическую. Эта боевая организация получает от партии, через посредство ее центра, — общие директивы относительно выбора времени для начала и приостановки военных действий и относительно круга лиц, против которых эти действия направляются. Во всем остальном она наделена самыми широкими полномочиями и полной самостоятельностью. Она связана с партией только через посредство центра и совершенно отделена от местных комитетов. Она имеет вполне обособленную организацию, особый личный состав (по условиям самой работы, конечно, крайне немногочисленный), отдельную кассу, отдельные источники средств».

С этого момента Боевая организация стала существовать де-юре.

Отвлечемся ненадолго от внутренних эсеровских дел и вспомним, что происходило в 1904 году в России.

22 января (4 февраля), как раз в те дни, когда подходило к концу следствие по делу Гершуни, на совещании российского Кабинета министров было принято решение о войне с Японией. В этом (как и во всем остальном) общественное мнение обвиняло Плеве: «маленькая победоносная война» якобы нужна была правительству для, говоря современным языком, «поднятия рейтинга». Но Япония, со своей стороны, тоже готовилась к войне. Театром военных действий были Маньчжурия и Корея, и у тамошних жителей никто ничего не спрашивал. Вопрос о том, кого считать «агрессором», в данном случае праздный.

Через пять дней был потоплен крейсер «Варяг». 24 февраля началась одиннадцатимесячная осада Порт-Артура. В апреле погиб адмирал Макаров, о чем так сокрушался Азеф в письме Ратаеву.

В России сперва господствовали патриотические настроения. Земцы-конституционалисты в феврале приняли решение приостановить борьбу за демократию до конца войны. Но этого духа хватило ненадолго. К середине года оппозиция почувствовала, что власть — раненый зверь. Убийство Плеве особенно придало ей духу.