Флибустьеры брали с собой провиант только на неделю — чтобы был стимул сражаться и захватить съестное у врага. Во время затянувшихся походов[39] они постоянно испытывали чувство голода, а потому внимательно следили за распределением съестных припасов, опасаясь мошенничества со стороны бачковых. В «Повествовании о несчастном путешествии в Западную Индию капитана Флери в 1618–1620 годах», оставленном одним из участников этой экспедиции, рассказывается, что моряки по семь-восемь человек садились за столы, на которые ставили корзину с сухарями и сосуд, где было «по два глотка на каждого». Хлеб делили на совершенно равные ломти под внимательными взглядами экипажа. Во избежание пристрастного подхода на стол водружали шляпу в которую каждый матрос клал свою «метку» — бечевку с особым образом завязанным узлом, перышко или какой-либо другой предмет; шляпу как следует встряхивали, а потом извлекали «метки» и раскладывали по кускам хлеба. Таким образом, хлебный паек доставался по жребию.

Та же рукопись содержит рассказ о голоде, который пришлось испытать морякам после долгих и бесплодных скитаний в Карибском море: они ели башмаки, перчатки, кожаные карманы, крысиный помет, слизывали крошки с ножа и жир с мачты, ловили тараканов, пока не удалось выловить большую акулу, которую немедленно отправили в котел.

Акулье мясо не отличалось изысканным вкусом, если верить отцу Лаба. Вот каковы его впечатления: «Наши матросы изловили акулу, которая уже два или три дня неотступно следовала за кораблем; сию дерзкую и опасную рыбу, которая опустошила бы моря, если бы не испытывала затруднений с тем, чтобы ухватить свою жертву зубами (для этого ей нужно перевернуться на бок, и добыча успевает ускользнуть), с трудом удалось поднять на борт. В ее брюхе обнаружились все вещи, что мы выбрасывали с корабля за всё то время, пока она следовала за нами, вплоть до плотницкого молотка; покружив вокруг корабля, она наконец подошла настолько близко, что матросы бросили ей крючок толщиной с большой палец, прикрепленный к железной цепи и прочному канату; какое-то время она разглядывала кусок сала, насаженный на крючок, но, видя, что его будто бы хотят вытащить обратно, накинулась на него с такой жадностью, что проглотила вместе с частью цепи… Когда она показалась из воды, на нее набросили веревку со скользящим узлом, которая обхватила ее у хвоста, и воротом вытащили на палубу, где один матрос перерубил ей хребет топором. Несколько кусков мяса из брюха засолили на следующую пятницу, но они не пришлись нам по вкусу: видно, дорады, тунец и другие рыбы, которые встречались нам в изобилии, отвратили нас от акул. Зато матросы от нее не отказались».

Александр Эксквемелин приводит описание пиратского обеда в не самый голодный день: «Около десяти часов утра повар поставил котел на огонь, чтобы сварить солонину в пресной воде или, если ее не будет, в морской. Одновременно в другом котле кипело просо, пока не станет густым, точно вареный рис; он взял жир из котла с мясом, чтобы положить в просо, после чего разлил всё по мискам. Собралась команда, по семь человек на миску. Обычно на флибустьерских судах едят дважды в день, когда имеется достаточно провианта, если же нет, то всего один. Перед едой читают молитвы: французы-католики — кантику Захарии, Magnificat и Miserere; англичане-реформаты — главу из Библии и Нового Завета и псалмы». Эксквемелин также уточняет, что «капитан корабля обязан есть ту же пищу, что и вся команда, до юнги включительно. Если команда желает уважить своего капитана, то ему готовят какое-либо особое блюдо, а подают его непосредственно капитану на общий стол».

Это было еще одно проявление демократичности флибустьеров, выгодно отличавшее их в глазах современников от моряков регулярного военного или торгового флота, где социальное неравенство бросалось в глаза. В то время как простые матросы должны были, страдая от цинги, грызть сухари и жевать опостылевшую солонину, привилегированные пассажиры могли даже позволить себе огород на борту — и горе было тому матросу, который украдет хоть листик салата!

Обеды в пассажирском салоне тоже отличались от матросских трапез: «Нас было двенадцать человек за столом, чистым и прекрасно сервированным. В первый же день нам указали наши места и просили не менять их, дабы слуги приносили нам наши салфетки, которые переменяли дважды в неделю. На завтрак обычно подавали окорок или паштет с рагу или фрикасе, масло и сыр, хорошее вино и свежий хлеб утром и вечером… Обедали после того, как лоцманы отмечали высоту, то есть измеряли высоту солнца в полдень (чтобы занести в свои морские карты). Обед состоял из густого супа на курином бульоне, говяжьей грудинки, свежей баранины или телятины с фрикасе из кур или чего-нибудь еще. Когда три этих блюда уносили, на их место ставили жаркое, два рагу и два салата; на десерт у нас были сыр, фруктовые пюре, свежие фрукты, каштаны и варенья. Ужин был похож на обед: суп с курицей, два жарких, два рагу два салата и десерт, поскольку спиртного у нас было вдоволь, его не экономили. У капитана было два ящика по 24 бутылки в каждом».

Остается предположить, что бравый священник не был подвержен морской болезни, от которой обычно страдали сухопутные пассажиры, пересекавшие Атлантический океан.

Но вернемся к флибустьерам.

Моряки, надолго уходившие в море, жестоко страдали от цинги — так называемого морского скорбута, причинами которого были недостаток в организме витамина С и калийных солей, дурная пища, плохие гигиенические условия (испорченная питьевая вода, проживание в сырых и тесных помещениях) и чрезмерные физические нагрузки. На первых стадиях цинга проявлялась в виде усталости, слабости, стеснения в груди, учащенного сердцебиения, к которым вскоре присоединялись тянущие боли в крестце и ногах. Люди становились зябкими, сонливыми и апатичными, неохотно покидали постель; возможно, в этом и кроется причина «нежелания работать», отмеченного Дампи-ром у флибустьеров. Так длилось от нескольких дней до двух недель, после чего проявлялись более наглядные симптомы: поражение десен и самопроизвольные кровоизлияния. Десны синели, припухали, становились рыхлыми и начинали кровоточить, на них образовывались язвы, зубы расшатывались и выпадали; изо рта шел неприятный запах и текла слюна. У человека вдруг начинала идти кровь из носа; лицо принимало землистый оттенок, кожа становилась бледной, сухой и вялой, он таял на глазах. Кровотечения возникали и во внутренних органах — желудке, кишечнике, почках, легких; на ногах появлялись темно-красные пятна, а на руках и теле — твердые болезненные желваки величиной с орех; в этих местах кожа принимала синий, зеленый, желтый цвет. Иногда омертвевшая кожа отшелушивалась и взгляду открывались цинготные язвы, которые могли не заживать годами. Цинга убивала исподволь, медленно и мучительно, хотя бывала и быстротечная форма — так называемая молниеносная пурпура.