– Алка, детективные труды по делу Цибулькиной вам с Зямой придется взять на себя, у меня новое срочное дело обнаружилось, это касается Дениса…

– Нам с Зямой? – Трошкина, не дослушав, нервно хохотнула и тут же болезненно скривилась.

Эти ее мимические упражнения мне сильно не понравились.

– Да, кстати, что случилось с Зямой? – спросила я. – Что тут у вас произошло?

– А ничего у нас с Зямой не произошло, – убитым голосом призналась Алка. – То есть кое-что началось, но очень быстро кончилось.

– Быстро кончилось? С Зямой? – не поверила я.

И даже чуточку обиделась. Я-то думала, что мой братец – ого-го какой жеребец!

– Поверь мне, я тоже ужасно расстроена, – сказала Трошкина, и, глядя на ее несчастное лицо, поверить в это было нетрудно.

Слово за слово – и я вытянула из нее всю историю с подробностями.

Папулины перчики, фаршированные экспериментальным алкоголем, раскрепостили Алку настолько, что она ни в чем не препятствовала Зяме. А тот, едва опустив на стол папулины продовольственные дары, распустил сначала руки, а потом и поясной ремень… Трошкина и не заметила, как они переместились из кухни в комнату, где складной диванчик раскинулся будто бы сам собой, и потом и Алка раскинулась – на этом самом диванчике. Затем волшебник Зяма, по воле которого происходили все эти чудесные превращения, жестом фокусника выхватил из воздуха маленькую коробочку…

– Ну, почему, почему я в этот момент не закрыла глаза? – сокрушалась Трошкина. – Опустила бы реснички, как положено приличной девушке… Так нет же, вытаращилась! Интересно мне, видите ли, было!

– По-моему, это вполне здоровый интерес! – возразила я. – Ты же смотришь, что оказалось в твоей тарелке, прежде чем приступить к еде, правда? А чем мужчина хуже? По-моему, все, что ты принимаешь внутрь, заслуживает самого пристального внимания!

– Ты говоришь об ЭТОМ, как о сосиске! – шокировалась Алка. И съязвила: – Что бы сказал по этому поводу Фрейд?

– Он признал бы, что определенное сходство есть, – хихикнула я.

– О нет! – Трошкина замотала головой. – Уверяю тебя, ЭТО было ни на что не похоже!

– Даже так? – Я порадовалась за Зяму и огорчилась, что не могу порадоваться за подружку.

– Проклятый презерватив! – с чувством выругалась Алка. – Это все из-за него!

– Трошкина, ты что, дикая совсем? – неприятно удивилась я. – Ты против средств предохранения, что ли? И из-за этого прогнала Зяму?!

– Я не прогоняла, он сам убежал! – выкрикнула Алка и заревела.

Сквозь слезы, пуская пузыри и булькая, она досказала остальное. Оказывается, Зяма, как настоящий эстет, принес с собой не простые презервативы, а цветные. В упаковке их было три, но Алка успела увидеть только один, и этого ей хватило.

– Он был зеле-оный! – завывала она. – Густо-зеленый, как парниковый огурец!

Простодушная Трошкина ничего подобного увидеть не ожидала и, изумленно таращась на изумрудно-зеленый предмет мужской гордости, непроизвольно ляпнула:

– Вот это, я понимаю, гринпис!

Интонации ее были недалеки от восхищения, но чувствительного Зяму шутка убила наповал. Он зарыдал и умчался прочь, на ходу застегивая штаны. Во всяком случае, так рассказала убитая горем Алка. От мысли ее утешить я отказалась, но попыталась отвлечь:

– А я у Цибулькиной была!

– Где? В морге, что ли? – испугалась подружка. – Опять?!

Мы с ней уже однажды навещали в морге одного смутно знакомого покойника, а в одиночку я как-то приходила туда взглянуть и на совершенно незнакомого. Именно знакомиться с ним ходила, хотя уже поздновато, конечно, было…[6]

– Нет, не в морге, – ответила я, сообразив, что неправильно выразилась. – Я не саму Елену Яковлевну навещала, я посетила ее квартиру. Экс-муж Михаил Александрович Цибулькин меня любезно сопроводил, и я осмотрелась на месте преступления. Буквально на этом самом месте, то есть непосредственно в санузле. Он в той квартире смежный, по типу два в одном: ванная и туалет в одном флаконе.

– Ну, и как там? – спросила Алка таким небрежным тоном, словно интересовалась расцветкой кафельной плитки.

– Ничего, миленько, – в тон ей ответила я. – Аптечки только нет, а так все хорошо, унитаз удобный… Только розетки электрической нет и в помине! Ближайшая точка – в коридоре!

– То есть, чтобы огладить свои мохнатые ножки электробритвой на шнуре, красавица должна была выбраться из ванны, сбегать в коридор, там воткнуть вилку в розетку, потом вернуться в санузел и опять залечь в воду? – сообразила Трошкина. – Уж больно сложная схема, тебе не кажется?

– Совершенно нереальная! – подтвердила я. – К тому же Зяма не соврал, на полочке в ванной стоит дорогой крем для эпиляции. Более того, я увидела там упаковку одноразовых бритвенных станков! Спрашивается, чего ради Елена Яковлевна при таком выборе отдала предпочтение допотопной и опасной электрической жужжалке?

– Может, она тяготела к мазохизму? – предположила Алка.

– Зяма нам сказал бы!

При упоминании моего непутевого братца Трошкина вновь скривила губы дохлым червячком. Не придумав, что бы ей сказать приятного на тему проблематичных отношений между полами, я велела подружке ложиться спать, потому как утро вечера мудренее, а сама пошла домой.

– Ну, наконец-то! – укоризненно сказал папуля, открыв мне дверь. – Первый час ночи, где ты ходишь, детка?

– Я у Трошкиной была, – почти честно ответила я.

– Кушать будешь? – верный себе, спросил папочка.

– Нет, спасибо, сыта по горло!

Сыта я была, главным образом, событиями и впечатлениями, но наедаться на ночь не собиралась, потому как помнила: если наш с Денисом роман придет к финалу, мне придется искать нового бойфренда, так что не время портить фигуру неразумным обжорством.

Папуля, сложив газету, ушел из кухни. Оставшись одна, я попила водички (не минеральной, чур меня!) и прислушалась к звукам, доносящимся из комнаты Зямы. Против ожидания, романтичная испанская гитара там не рыдала, наоборот, приглушенно рокотал брутальный хард-рок. Несмотря на фиаско с Трошкиной, братишка был в хорошем настроении. С чего бы это? Я хотела сунуться к Зяме, чтобы задать ему этот вопрос, но передумала. Очень уж спать хотелось!

Снились мне огородные грядки, на которых бесстыдно раскинулись дюжие зеленые огурцы, а над ними хищно кружил тщедушный воробей в пенсне. К чему это все – было ясно без всякого Фрейда.

Трошкина мучилась. Ей было очень жалко Зяму, которого она нещадно обидела, а также саму себя, идиотку, которую нещадно обидел бог. Обделил чуткостью, зато даровал не в меру длинный язык! Даже во сне она что-то жалобно, просительно бормотала и проснулась от собственного хныканья.