Это не его жизнь в одно мгновение оказалась растоптанной, расколотой на куски. Андрей по-прежнему был генеральным директором крупного издательского холдинга, успешным и красивым, как голливудская звезда. Регулярно попадающим в список самых желанных московских холостяков.

Мне смертельно хотелось разругаться с ним вдрызг, но, как назло, даже прицепиться было не к чему. Андрей приезжал ко мне почти каждый вечер, сколько бы ни было у него дел. А в те дни, когда вынужден был улетать в командировки, обязательно звонил. И нет, он не сыпал фальшивыми обещаниями, просто постоянно был рядом, поддерживал меня, смешил, тормошил. Делал все для того, чтобы я не чувствовала себя вычеркнутой из жизни жертвой. Вот только мне от этого становилось еще хуже…

Как-то вечером он вошел в мою палату, огляделся по сторонам, нахмурился и вдруг заявил:

— Ну нет, мне осточертело здесь находиться.

И я невольно даже обрадовалась. Неужели свершилось? Неужели ему надоел образ благородного рыцаря и сейчас он объявит мне, что заканчивает с благотворительностью? И в то же время все внутри у меня сжалось от страха. Ведь, по сути, Андрей был единственным, что еще хоть как-то привязывало меня к жизни, единственной моей отдушиной. А если не останется и его…

Андрей меж тем развернулся и вышел в коридор. И эти несколько минут, что его не было, я лежала, уткнувшись в подушку, и тряслась в какой-то сухой истерике. А потом он вернулся, толкая перед собой инвалидное кресло. Подкатил его к моей постели и решительно шагнул ко мне.

— Ты что? — не поняла я. — Зачем?

— Гулять идем, — решительно объявил он. — Погода на улице — кайф! Настоящее лето. А тут у тебя все хлоркой пропахло или еще какой-то гадостью. Хватит с нас!

Он подхватил меня на руки — быстро, но при этом осторожно — и опустил в кресло.

В больничном палисаднике пахло яблоневым цветом. Сами яблони, и правда все усыпанные цветами, росли у каменного забора. Стволы их, кажется, только недавно заново побелили. Андрей свернул с мощенной плитками дорожки, кресло сначала забуксовало колесами в траве, но потом все же сдвинулось с места, и Андрей подкатил его к садовой скамейке. Сам опустился на нее и взял мою руку в ладони. Перебирал пальцы, прикасался к запястью…

Солнце уже спряталось за крышами соседних домов, и небо над городом висело сиренево-багряное, словно подсвеченное разноцветными фонариками. Мне немедленно захотелось схватиться за камеру и отщелкать несколько удачных кадров, а потом я в который раз вспомнила, что все это было мне теперь ни к чему.

— Катька… — как-то глухо сказал Андрей.

Он сидел, ссутулившись, все так же держал в ладонях мою руку, и мне видна была только его русая макушка.

— Катька, ты не представляешь, как я тогда испугался… Прочел в утренних новостях про цунами, вспомнил, что ты там…

Я вздрогнула. За все годы нашего знакомства можно было по пальцам пересчитать случаи, когда Андрей говорил со мной вот так — серьезно, откровенно. Без нашего с ним привычного ерничанья. Я не понимала, что на него нашло. То ли этот теплый весенний вечер так на него подействовал, то ли… То ли это была его очередная благотворительная акция. Дать мне понять, как ценна моя жизнь, даже такая — искалеченная, ущербная.

— Так это тебе я обязана тем, что меня, такую колченогую, вытащили из воды? Иначе, может, давно бы уже отправилась на бессрочные каникулы в царство Нептуна? — с сарказмом выпалила я.

Андрей дернулся, резко поднял голову, и я заметила, что зрачки у него стали совершенно бездонными, и заострились скулы.

— Когда ты уже, наконец, научишься затыкаться… — пробормотал он отчаянно, а потом подался вперед, схватил меня за подбородок и поцеловал.

* * *

Из Кении я вернулась не через два месяца, как предполагала, а только через четыре. Загоревшая, похудевшая до совсем уж щепочного состояния и твердо уверенная в том, что отныне я настоящий, прошедший огонь и воду фотокорреспондент. В «Первоискатель» меня, несмотря на то что я все еще была студенткой, приняли штатным фотографом, а потому я собиралась перевестись на вечернее отделение и зажить новой трудовой жизнью.

Лена, слушая мои новости, только восхищенно попискивала и вертела в руках яркие африканские покрывала, зловещие деревянные маски и прочие привезенные мной сувениры. Закончив свой рассказ, я стала расспрашивать у нее о местных новостях. Терпеливо слушала про однокурсников, про Ленкину запутанную личную жизнь и наконец, не удержавшись, спросила:

— А что Андрей?

— Андрей? Это какой, Смирнов? — спросила та. — Так он же в Лондоне. Папаша ему стажировку выбил — не то в Кембридже, не то в Оксфорде. А я тебе говорила, надо было брать его, пока тепленький. Теперь-то уж на хрен ты ему сдалась, европейцу.

— Да это он мне, африканке, на хрен не сдался, — отшутилась я.

В груди противно заныло, но я сказала себе — ничего-ничего, все правильно. Так и должно было быть.

С Андреем мы увиделись только через полгода. Я к тому времени вовсю работала и даже сняла свою первую квартиру — раздолбанную квартирку в хрущевке, на окраине. Как-то вечером у меня зазвонил мобильник — тоже новшество, купленное на одну из первых зарплат, и знакомый голос в трубке произнес:

— Алло, Юнкер на проводе?

— Какой еще Юнкер? — не поняла я.

— Поражаюсь вашей дремучести, товарищ фотокорреспондент. Василий Васильевич Юнкер, первый русский исследователь Африки, твой, можно сказать, предтеча.

— Привет, Андрей, — с улыбкой отозвалась я.

Мы встретились с ним на бульваре. Я нарядилась как идиотка, влезла в купленные тоже с журнальной зарплаты сапоги на шпильках, минут сорок пыталась как-то уложить волосы. Увидела его еще издали, взглядом выхватив из торопливой московской толпы высокую фигуру. Невольно залюбовалась широким разлетом плеч, спокойной уверенной силой, сквозившей в каждом его движении.

В голове билось совершенно ненужное — как он встретит меня? Обнимет? Поцелует? Скажет, что скучал? Что наше с ним расставание — почти на год — было дурацкой ошибкой?

То, что он увидел меня, узнал, я поняла сразу. Но когда я подошла ближе, он оглядел меня и протянул чуть насмешливо:

— Ты что такая нарядная? У тебя потом свидание, что ли?

И я до боли прикусила губу, прижала холодные пальцы к вспыхнувшим щекам и легко отозвалась:

— Угадал. Ну а ты как? Много прекрасных англичанок покорил?

Глаза Андрея тут же погасли, сделались холодными и насмешливыми. Лицо, передернувшееся было при моем появлении, разгладилось. Я на секунду отвернулась, провела ладонью по лбу, приказывая себе успокоиться. Собственно, я ведь и была ему всегда всего лишь приятелем, своим в доску парнем, так и не с чего было мечтать о чем-то несбыточном. Просто глупость, да и все. Забыли.

Мы пошли вниз по бульвару, рядом, не касаясь плечами друг друга. Андрей рассказывал о Лондоне, о том, что устроился там на работу в один из журналов, но навсегда связывать свою жизнь с Англией он не хочет. Со временем, набравшись опыта, вернется в Россию и будет строить карьеру здесь. Я слушала с интересом, кивала, задавала вопросы, рассказывала о себе. И в каждом слове, в каждой проведенной вместе минуте чувствовала фальшь. Все шло неправильно, не так. И это ясно было и когда шли рядом по улице, и когда сидели в кафе, смеялись, сталкивали бокалы с вином, и когда Андрей, прощаясь, сажал меня в такси, так и не поцеловав на прощание. Но почему-то не было никакой возможности все переиграть, переиначить, разорвать эту окутавшую нас атмосферу отчужденности. Все сложилось так, как сложилось, и ничего с этим поделать я не могла.