и особенно на ту его часть, которая приходит на сборы из запаса. Главная сила армии на случай войны – в мобилизационном резерве. Еще одни, очень важные грани деятельности офицера. Наше государство многонациональное. Кроме того, в армию приходят люди разных верований, племен, наречий, убеждений, взглядов, характеров, с различной нравственностью, а теперь – и идеологией. Представляете, как это сложно, но это надо учитывать.

Ближайшая задача (это всегда было и остается) – добиться доверия, а на этой основе – и откровенности подчиненного. Если это случится – можно гарантировать успех дальнейшей воспитательной работы, обучения. Заняв же позицию «казенного» службиста, идя по пути формальных требований устава, офицер оттолкнет подчиненных от себя. Они не станут своими, близкими. Какой же может быть разговор о военной семье?

Вера в офицера – сказано в прямом и переносном смысле – залог больших и малых побед. И тут надо использовать все средства.

Особенно важно проявлять заботу, участие в солдатских нуждах, просьбах. Все должно делаться искренне, от души, без фальши и лжи. А солдатская любовь завоевывается только в общении. Наш солдат любит, когда с ним разговаривают, в отличие от немцев – те привыкли лишь к командам; скандинавы вообще любят молчать – даже настроение передают взглядом.

Военная служба тяжелая. Военное дело очень сложное, а жизнь офицерская всегда связана с опасностями и с большими лишениями.

Но армия крайне необходима государству и обществу. Поэтому внимание народа, президента и правительства к Вооруженным Силам, к офицерскому корпусу должно быть особым и повседневным.

Наверное, я слишком подробно говорил о том, каким должен быть офицер… Но, отдав жизнь воинской службе, пройдя путь от курсанта и лейтенанта до генерала армии, я усвоил полезную и давно известную истину: генералами не рождаются. Очень хочу, чтобы те безусые пареньки, что ежегодно приходят в воинские части, училища, понимали это. Скажу по своему опыту: несомненно, на меня огромное влияние оказали мои первые военные наставники – взводный и ротный командиры училища. Лейтенант Архипов и старший лейтенант Захаров.

Я, как и другие курсанты, верил в них, глубоко уважал, да просто молился на них. Это были мои кумиры. Слушая их, старался не пропустить ни слова (даже сказанного между прочим), ни жеста. Старался им подражать во всем. Попадая в переплеты, бесконечно спрашивал себя: что в этом случае сделал бы мой командир? Правильно ли я поступаю? Именно этим командирам я обязан своим начальным становлением, знаниями. Это был тот крепкий фундамент, на котором можно было строить все, что потом состоялось с годами, и в первую очередь – самостоятельность!

В училище занятия по тактике проводились на горе Уктус – она находилась в трех-четырех километрах. Выдвигались туда, как правило, марш-броском. Всего полчаса – и мы в районе занятий. Лейтенант Архипов, тоже пробежавший с нами это расстояние, как ни в чем не бывало вводит в обстановку – где и какой «противник», какие действия предпринимает. Затем говорит о «своих»: какие перед нами стоят задачи, в чем конкретная цель нашего отделения, взвода или роты (в зависимости от роли, в которой выступаем). Но – самое интересное – пробежав с нами эти километры, командир – как огурчик. И он дает команду: «Заправиться!» – поскольку мы все, как говорится, «в мыле». Ведь выкладка в сорок килограммов что-то значит. Тяжко! Особенно с непривычки.

Но командир делает вид, что мы смотримся нормально. Конечно, это подкупало. Однако, помню, все ворчал курсант Дымерец. Родом он был из Одессы, а призывался в Армавире. То у него одышка, то в боку колет, то растер ногу. Впрочем, прошло полгода – и все пришло в норму. Исчезли жалобы, хотя и потом на занятия и с занятий – только бегом. Теперь все стали как огурчики. Но главное, готовы были пробежать еще столько же. Особенно поражала выносливость старшего лейтенанта Захарова.

Он возникал в казарме за час-полчаса до подъема. Объявлял тревогу, приводил роту в полную боевую готовность с выдачей комплекта боеприпасов, учебных гранат. Затем мы совершали марш-бросок вначале на пять, потом – на десять километров. Вместе с нами во главе роты бежал он, ротный. И еще насвистывал любимую мелодию из «Цыганского барона». Мы таращились на него: как может человек бежать и одновременно насвистывать?

В цирке таких виртуозов не увидишь. После пробежки рота валится с ног, а он идет к турнику и выкидывает такое, что все как завороженные – смотрят и не дышат. Каждый наверняка думает: «Ведь я и сотой доли не могу из того, что вижу». А он, разгадыватель наших мыслей, говорит: «Вы со временем сможете все это выполнять, надо только работать над собой, стараться…» И мы верили, старались. Кое-что получалось и у нас. Например, легко стали переносить марш-броски.

Но командиры нагрузку постоянно увеличивали, и броски мы вскоре стали совершать в противогазах. Кое-кто стал мудрить: в дыхательный клапан противогаза вставляли спичку, чтобы он был постоянно открыт для вдоха-выдоха; вдох фактически шел не через коробку противогаза, а напрямую. Некоторые вообще открывали клапан. Первый, кто попался на этом «подвиге», был все тот же Ды-мерец. Видно, его засек ротный во время марш-броска, но сам разоблачать хитреца не стал – поручил это старшине роты Афонину.

И вот очередной марш-бросок… Метров за триста до военного городка нас ожидал старшина. Когда рота с ним поравнялась, старший лейтенант Захаров дал команду: «Стой, снять противогазы».

Потом добавил: «Старшина Афонин, командуйте». А сам отправился в военный городок. Старшина скомандовал: «Противогазы к осмотру». Затем объявил, что осмотр станет делать выборочно. Так вот: первым был курсант Дымерец. Оказывается, он вообще оторвал клапан. Что тут было!..

Беднягу вывели из строя. Объявили роте, что это злостный нарушитель дисциплины. Оказалось, он нанес еще и материальный ущерб. А главное – обманывает своих командиров, товарищей…

Дымерец стоял белый и мокрый. Мы сильно переживали за него.

Весь день прошел под впечатлением случившегося, развязка наступила вечером – после ужина. В роту пришел Захаров. Был вызван Дымерец. Его подвели к «Военной присяге» – текст ее в рамке, под стеклом – был на самом видном месте. Все притихли. Ротный, делая вид, что все происходящее касается только их двоих, конечно же, рассчитывал на общее внимание. А у нас, конечно, ушки на макушке. Между ними произошел такой диалог.

Ротный: «Курсант Дымерец, вы принимали военную присягу?»

Дымерец: «Так точно, принимал».

Ротный: «Вы расписывались под этой клятвой нашему народу?»

Дымерец: «Так точно».

Ротный: «Вы помните слова, которые произносили в тот торжественный и очень ответственный для вас момент?»

Дымерец: