коей идут первая и четвертая старина). Так как эти старины я имел уже в этой редакции от Василия и Андрея Тяросовых, то не стал записывать их опять у ней. Она слыхала и ранее знала также старины: 7) «Данило Денисьевич» (Игнатьевич) и 8) «Поездка Алеши Поповича с Екимом Ивановичем в Киев», но теперь она не могла их припомнить. Наконец, она слыхала из книги про Садка. Отличаясь понятливостью и любознательностью, она приобрела навык в напевах и размерах старин. По ее словам, она слыхала старину «Мать князя Михайла губит его жену» от старухи рассказом, а не в пении, но мне она ее пропела (с рассказа я ничего не записывал). В дер. Тимшелье я узнал, что будто бы про Ивашку-белую рубашку (или епанчу), т. е. сказку о Еруслане Лазаревиче, поют стариной и эту старину должны знатъ в Дорогой Горе. В последней, когда у меня были Андрей Тяросов, Артемий Петров и Анна, я спросил их, не знают ли они этой старины. Андрей и Артемий сказали, что этой сказки стариной не поют; а Андрей прибавил, что «слов» (стихов) десятка два можно бы сложить, но всю трудно (хотя я не просил их складывать, раз не поют ее стариной). Анна же утверждала, что она певала раньше про Еруслана стариной, но петь отказывалась по недостатку, будто бы, времени (я сомневаюсь, чтобы она пелу эту сказку, но возможность такого явления допускаю). Я записал у ней напевы первых шести пропетых ею старин.

328. Козарин Петрович (молодость, отьезд в поле и освобождение сестры)

(См. напев № 16)

А со вецора-та было со тихого:

От оцця, от матушки было от хитрого,

А-й было ю<у> Петра, гостя торгового, —

Да рожалосе цадышко малешенько,

5. Що малешенько цадышко синешенько,

Молодыя Козарин-от Петрович же.

Ишше стал же Козарин как веть трёх годоф,

Ишше стал он ходить да фсё на юлицю;

Он играт-то, фсё ходит да не по-доброму:

10. Он какого же робёнка да хватит за руку, —

У того же робёнка да руку ёторвёт;

Он како(го) же робёноцька хватит за ногу, —

У того же робёнка ногу оторвёт;

Он какого же робёноцька вперёт пехнёт, —

15. Он того же робёнка да жывота лишит.

Ишше тут-то мужыкам да за беду стало,

За великую досадушку показалосе;

Да приходят ко Петру, гостю торговому,

Приходят они да фсё веть з жалобой.

20. Отец-мати ёт Козарина ётпиралисе:

«Да у нас не было не вора да не розбойницька,

Не такого же шыша* да подорожного!»

Уш тут стал же Козарин да лет семнаццати;

Ишше стал же Козарин да фсё на возрости, —

25. Да есён сокол как бутто на возлети.

Ише стал он просить да благословленьиця:

«Уш вы ой еси, батюшко дак матушка!

Ишше дайте-тко мне да благословленьицё

Ишше съездить-то мне-ка да во цисто полё!»

30. Отець-мати Козарина розговарывали:

«Ишше ты-ко-се, наше цядышко, малёшенько;

Ты годами, нашо, да молодёшенько!» —

«Даите́ же — поеду; не даите́ — поеду!» —

Отец-мать благословлели да сами плакали:

35. «Не видать-то нам рожоного больше дитятка,

Да по имени Козарина Петровица!»

Да не видели поески да молодецькое,

Только видели: во цистом поле курева стоит,

Курева та же стоит, да дым столбом валит.

40. Да после Козаринова было да бываньица

Да родиласе Козарину да родна сестрица,

Отец-мати Козарина поминают же;

Она стала у их да фсё выспрашывать:

«Уш вы ой еси, батюшко да матушка!

45. Ишше были ле дети да впереди меня?..» —

«Ишше был у нас Козарин-от Петровичь же,

Да уехал Козарин да во цисто полё!» —

«Уш вы ой еси, батюшко да матушка!

Ише дайте-тко мне да благословленьицо:

50. Я пойду искать родимого-то братёлка,

Да по имени Козарина Петровица!»

Да затопила тут мамушка-та баёнку;

Да <о>на мыла красну девицу веть в баёнки,

Уцёсала у ей да буйну-ту голову

55. Дорогим гребешком да рыбьей костоцьки,

Уплёла же у ей да трупцяту косу;

Она золотом косу да перевивала,

Она жемьцюгом косу да изнасадила;

Да сама она косы да приговаривала:

60. «На позор ты, руса коса, достаниссе,

Уш ты злым-ле тотарам да на потарзаньё,

Ише злым-ле поганым да на поруганьё!»

Да пошла же красна девица по цисту полю,

Розошла́се она да во черне́н шатёр:

65. Да сидит во шатру да три тотарина.

Уш тут-то красна девушка заплакала:

«Да вецор мамушка да посли баёнки

Да уцосала у мня да буйну-ту голову

Дорогим гребешком да рыбьей костоцьки,

70. Уплётала у мня да трупьцяту косу;

Она золотом косу да переви́вала,

Она жемьцюгом косу да изнасадила;

А сама мати косы да приговарывала:

“На позор ты, руса коса, достаниссе,

75. Уш ты злым-ле тотарам да на потарзаньё,

Ише злым-ле поганым да на поруганьё!”»

Да тотарин девицю да розговарыват:

«Ты не плаць, не плаць, красна руська девиця / да полуняноцька;

Ишше зафтро ю нас да веть уш дел будёт;

80. На первой пай насыплём да красного золота,

На другой пай насыплём да скатного жемцюга,

Да на третей пай поставим тя красную девицю;

Да в жеребью-ту-ле мне-ка, дефка, выпадёш,

Ты в балажненно мне-ка да ты достаниссе, —

85. Я возьму тибя взамуш за брата за большого:

Будёш ключьниця да коробейниця,

Ты во фсей же семьи будёш розряцциця*,

Ты розряцциця во фсей семьи укатцица*!»

Пушше старого красна девиця заплакала:

90. «Как у вас у Ёрды-земли неверное

Как не требуют не середы, не пятьници

Да не светла Христова да воскрисеньиця, —

Да едят-то мясо да кобылятину,

Кобылятину мясо да жеребятину!»

95. Да другой тотарин девицю розговарыват:

«Ты не плаць, не плаць, девиця да полуняноцька;

Да и зафтро у нас да юш дел будёт;

Да на первой пай насыплём циста серебра,

Да на фторой пай