— прямо до самого конца. На этапе первого «прямо» всё было гладко. После поворота налево — тоже. Затем, повернув направо и выйдя на протяжённый участок пути, я увидел, как пятеро заражённых стояли то тут, то там и намертво запечатывали весь дальнейший проход вглубь дворов. Всего в этом отрезке пути было не больше сотни метров. Это была дорожка, тянувшаяся вдоль подъездов очередного длинного пятиэтажного дома. Справа располагалась россыпь неуклюжих гаражей с металлическими стенами, больше напоминавших ветхие сараи и стайки. Чуть поодаль от них — детская площадка с убогими, ржавыми качелями с облупившейся краской и истёртыми сиденьями. Рядом была такая же ржавая, чуть покосившаяся горка, на которой уж точно никто давным-давно не катался. Наверняка на этой площадке родители разрешали своим детям играть только в песочнице, представлявшей собой массу перемешенного с землёй песка, насыпанного в большой, наполовину сгнивший деревянный короб. Убогость таких площадок совершенно не бросалась нам в глаза, когда мы были детьми. Мы были детьми, и этого уже было достаточно для того, чтобы даже самые тусклые уголки этого жестокого мира играли пёстрыми красками неизбывного счастья. Я решил, что возвращаться назад уже нет смысла. Что парочка мертвяков, стоявших ближе всего ко мне, уже заметила меня и непременно пустится в погоню. И непременно настигнет меня, когда я, сбитый с толку, заплутаю в этих дворовых лабиринтах. Нет, так я умереть не хочу. Если и встречать свой конец, то в каком-нибудь местечке вроде этой самой детской площадки: в месте омерзительном по своей форме и состоянию, но таком обаятельном и прекрасном по своему духу и по самой своей сути.

Я пошёл на них раньше, чем они сделали шаг в мою сторону. Потом я побежал — так быстро и стремительно, чтобы, пробегая мимо, суметь выскользнуть из их лап и проскочить мимо. Первый мертвец — женщина — не оказалась серьёзным препятствием: я просто увернулся от неё, и дело с концом. Второй был мужчиной: довольно тщедушным и дряхлым, так что, поравнявшись с ним, я без труда оттолкнул его рукой, от чего он, кажется, потерял равновесие. Третий был рыбой покрупнее: здоровенный пузатый детина с толстой шеей и щетиной на ней, делавшей его похожим скорее на мёртвого борова, чем на мёртвого человека. Он был тяжёлым, и через несколько секунд я должен был столкнуться с ним. Налетать на него плечом опасно: он тоже уже успел развить внушительную скорость и, скорее всего, при столкновении его массы с моей исход будет не в мою пользу. Тогда я решился на дерзкий и весьма взбалмошный манёвр. То была чистая импровизация: я влетел головой ему между ног — чуть ниже того самого место, которое обычно описывают словосочетанием «между ног» — занырнул как бы под него и, обхватив его бёдра, вложил все силы в то, чтобы приподнять его, точно штангу при выполнении приседа, и перекатить его через себя. Что у меня получилось, я так и не понял. Помню только, как ноги его пронеслись перед моим взглядом снизу вверх, потом — глухой стук тела об асфальт и, кажется, треск сломанной кости, а потом — ничего. Я снова бежал дальше, потянув себе добрый десяток различных мышц во всём теле и пока ещё не замечая этого. Четвёртый и пятый неслись на меня вдвоём, друг подле друга. Попытка прошмыгнуть меж них, выставив плечо вперёд, будто бы вышибая дверь самым дилетантским образом, была равносильна ставке на чёрное или красное в казино: шанс успеха — пятьдесят на пятьдесят. Или получится, или нет. Можно было пойти на хитрость и свернуть за гараж, обойдя таким образом этих двоих и избежав столкновения. Но я упустил нужный момент, и в конце концов выбора как такового у меня не осталось. Эти двое были створками ворот, и они настежь распахнулись, едва я столкнулся с ними. Удар был сильным. Я почувствовал резкую боль в плече и подумал, что напоролся-таки на чей-то зуб, а значит — скоро всё будет кончено. Скоро, но ещё не сейчас. Сейчас я поверну налево и окажусь на финишной прямой.

После последнего поворота меня ждал забег ещё где-то на сотню метров. На этот раз — без препятствий. Все препятствия теперь бежали вслед за мной, и я теперь думал только о том, как не пустить их с собою в подъезд. Я ускорился. Затем попытался ускориться ещё, но вдруг понял, что, несмотря на весь адреналин, бурлящий в крови, несмотря на подстёгивающие меня инстинкты я, наконец, достиг пика своих возможностей, и быстрее бежать уже не могу. Сто метров пролетели очень быстро, и не успел я опомниться, как уже стоял перед дверью в нужный подъезд. Открыв её, я вбежал внутрь. Доводчик не дал мне захлопнуть дверь за собой, и закрывалась она очень-очень медленно, как бы я ни старался тянуть её на себя. В сужающуюся щель я видел мёртвых, бегущих за мной по пятам. Там была и та женщина, которую я обошёл, и тот старик, и мужчина со щетиной на шее, и те двое, которых я оттолкнул плечом. Все они не желали мне зла: они были слишком глупы и неосознанны для этого. Они просто были голодны, а я был их единственной пищей.

Захлопнуть дверь помог тот мёртвый толстяк, навалившийся на неё всем телом с другой стороны. Я оказался во мраке подъезда, разбавляемом лишь светом из окон второго этажа. Оттуда же — со второго этажа или выше — доносился хрип и эхо шагов, двигавшихся, по всей видимости, ко мне. Быстрые, ритмичные «шлёп-шлёп, шлёп-шлёп» стоптанной обуви о ступеньки, помноженные на количество бетонных стен, одновременно отражавших этот звук. Я знал, что меня ждёт. И был готов. Я поднялся чуть выше по лестнице, чтобы по крайней мере видеть того, с кем мне предстоит сразиться. На первом пролёте мы и встретились. Он налетел на меня и схватил руками за плечи. Я успел ухватить его рукой за горло и на момент мне по старой памяти даже подумалось, что, если продержать его так минуту-другую, то я смогу его задушить. Но даже если б это было так, даже если б они умирали от того же, от чего умирают обычные люди — даже тогда я не смог долго держать его и смотреть, смотреть и смотреть в его безразличные и одновременно хищные глаза. Лицо его было в запёкшейся крови — крови чужой, не его. По всему было видно, что он долго жрал кого-то и