Мои блуждания кончились довольно скоро. Я наткнулся на ключницу, женщину с чистым, красивым, каким-то даже благородно утонченным лицом, но маленькую и обезображенную горбом.

— Что тебе, государь-батюшка? — остановила она меня вопросом, когда я заглядывал в одну из камор.

— Боярыню ищу, — ответил я, — я с ней вместе приехал.

— Ее сейчас лучше не тревожить, — скорбно вздохнув, сказала красавица-ключница. — Скажи мне, может я чем помогу?

— Нам бы с товарищем поесть и баньку истопить…

— Я прикажу, — пообещала она.

Поблагодарив, я вернулся в свою светелку. Кузьма, истомленный дорогой и раной, заснул. Я тоже прилег на лавку. Время было уже вечернее, хотя на дворе было еще светло. От нечего делать я вытащил из ножен добытую в бою саблю и стал ее осматривать. Однако полюбоваться желанной, дорогой игрушкой мне не удалось, к нам заглянула горбатая ключница и пригласила в трапезную светлицу. Я разбудил Кузьму, он встал, и мы прошли в комнату с окошками (отсюда происходит и слово «светлица») и большим обеденным столом, и общими лавками вдоль него.

Боярская столовая во всем напоминала княжескую, и разнилась только масштабом, была поменьше. Мы с Кузьмой не стал чиниться местами и сели друг против друга. Последнее время я был на полуголодной диете, усугубленной великим постом, потому готов был съесть что угодно и в любом количестве. Подавала нам степенная женщина с поясными поклонами, каждый раз опуская правую руку до пола. Все было прекрасно, за исключением еды. Из-за отсутствия хозяев господских блюд не готовили и кормили нас «людскими кушаньями». Однако пища была обильна и вполне съедобна, так что я после еды едва выполз из-за стола.

Не успели мы вернуться в свою комнату, как ключница пригласила нас мыться. Кузьма, несмотря на слабость, охотно согласился составить мне компанию. Мы вышли на широкий огороженный двор частоколом, и слуга отвел нас в баню. Стояла она отдельно от остальных хозяйственных строений и была достойна русской знати.

Впервые на моем опыте в парной и моечном отделении было светло. Освещались они верхними слюдяными окнами. Для выхода излишнего пара предусмотрели даже окошечко под потолком, которое управлялось снизу. На лежанки были положены сенники из тонкого полотна с ароматными травами, потому дух был пряно-насыщенный.

Очаг с камнями был искусно выложен, с хорошей инженерной задумкой. Только мы разделись, банщик плеснул на камни настоянную на многих травах воду, и помещение наполнилось необычным, пьянящим ароматом.

Мы с Кузьмой легли на сенники, банщик взмахнул березовыми вениками, и начался праздник плоти…

Возвращаясь после бани, я впервые не пожалел, что променял новые времена на угрюмое, кровавое средневековье.

— Батюшка! Тебя боярыня кличет, — произнес у меня над ухом нежный женский голос, и легкая рука коснулась плеча.

Я открыл глаза и увидел рядом с собой горбатую ключницу. Она, склонив голову, внимательно смотрела прямо мне в лицо.

— Доброе утро, — сказал я, — приподнимая голову с мягчайшей пуховой подушки.

Ключница улыбнулась, приветливо кивнула и засеменила прочь из нашей светелки.

Я встал и сладостно потянулся. Кузьма уже не спал.

— Как ты? — поинтересовался я.

— Твоими молитвами, — ответил он, — заживает, как на собаке.

— Это хорошо. Я же говорил, что ты скоро выздоровеешь.

Моя постиранная и отремонтированная одежда лежала аккуратно сложенной на лавке. Я быстро оделся и пошел искать воду умыться. С этим вышла промашка, утренние умывания еще не вошли в моду, и мне составило немало труда объяснить слугам свою утреннюю прихоть. В конце концов, ни от кого не добившись толку, я умылся непосредственно в бане, где было еще тепло, и хранился запас воды.

— Как спал-то, батюшка Алексей Григорьевич? — спросила меня Наталья Георгиевна, когда я вошел в ее покои.

— Спасибо, хорошо.

— Прости, что велела разбудить, но у меня до тебя нужда.

— Слушаю.

— Я хочу послать дворовых за телом Ивана Михайловича и за детьми, да не знаю пути.

Мне идея не понравилась в принципе.

— У тебя что, есть дружина?

— Почто, я, чай, не царица, — ответила Наталья. — Снаряжу холопов с подводами. Они и поедут.

— Если их не перебьют по пути казаки или твои недруги.

Наталья Георгиевна задумалась, потом признала:

— Пожалуй, твоя правда, только мне-то что же делать?

— Подумаю, посмотрю, что за мужики у тебя, может быть, удастся научить их обращаться с оружием. Сделаем дружину, я с ними и съезжу…

— А и то дело, попробуй, научи, а то без мужа мы совсем остались без защиты.

— Сейчас давай позавтракаем, а потом вели собрать молодых мужиков и парней покрепче.

Так и сделали. Часа через два у боярского крыльца собралось человек тридцать особей мужеского пола из холопов и крестьян вотчинного села. Я вышел посмотреть на будущую дружину. Народ сюда и правду согнали крепкий и молодой. Я спустился в толпу и поклонился рекрутам. Мне чинно, без подобострастья ответили.

— Вы уже слышали, что лютые враги убили вашего боярина Ивана Михайловича? — спросил я у рекрутов.

Мне вразнобой закивали.

— Слышали, — ответил один за всех рослый парень с умными глазами. — Вечная память боярину, добрым был господином.

— Так вот, боярыня повелевает, чтобы мы отправились за ее детками и телом боярина.

Мужики молча слушали, никак не выражая своего отношения к приказанию Морозовой.

— Дело это непростое, — продолжил я, — кругом много врагов: татары, казаки и всякий сброд, нужны самые сильные и смелые.

— Дело нехитрое, — опять за всех ответил давешний сметливый парень. — Исполним в лучшем виде.

— Исполнить-то исполним, только для этого нужно уметь воевать, не ровен час, самих перебьют или в полон угонят, — сказал я и замолчал, ожидая их реакции.

Мужики начали переговариваться, а некоторые и ухмыляться.

— Волков бояться — в лес не ходить, — весело заявил кудрявый красавец в холщовой ферязи с разноцветными завязками на груди и высокой войлочной шапке. — Уж как-нибудь справимся.

— А со мной справишься? — поинтересовался я для затравки.

Кудрявый был ниже меня, но шире в плечах и донельзя самоуверен.

— Это уж как водится, — нахально глядя в глаза, ответил он. — Дело не хитрое!

— Может быть, попробуем? — предложил я.

— На кулаках или как? — тотчас загорелся он, довольно поглядывая на товарищей.

— Зачем же на кулаках. Ты что, и с татарами на кулаках будешь биться? Давай на саблях или на пищалях.