Она оборачивается, но не смотрит мне в глаза.

– Не ходи за мной. Просто уйди.

– Без проблем, – говорю я и добавляю: – Милая, – просто чтобы ее позлить.

Это сработало. Она оборачивается и показывает мне средний палец, после чего скрывается в глубине здания.

– Чувак, это было жестко, – говорит мне проходящий мимо парень.

Я отмахиваюсь от него и, уходя, слышу его смех.

Глава 19

У меня ушло около десяти секунд на то, чтобы осознать, какой я идиот, что вообще дал Бэйлор повод подумать о том, как я целую Карен. Она и так уже чувствовала себя уязвленной, когда я пригласил Карен на вечер, который должен был стать нашим с ней свиданием. Что, если бы все было наоборот и это она пригласила бы Криса на такое же свидание? Я бы точно был вне себя от злости.

Черт! Я облажался не по-детски. И совсем не подумал о последствиях, когда приглашал Карен. Когда Бэй не смогла пойти, я просто вспомнил о человеке, который точно хотел бы сходить на этот концерт.

Бэйлор имела полное право на меня злиться, а я взял и превратил это в нашу первую ссору. Надо было просто обнять ее и заверить, что она единственная, с кем я хочу быть. Что она единственная, с кем я когда-либо захочу быть.

Я понятия не имею, как вся эта фигня устроена. Мы только что расстались? Мне надо послать ей цветы? Пойти постучать в ее дверь, несмотря на то что она велела мне уйти? Дать ей время? И если да, то сколько?

Я бегу три километра до своего дома и пытаюсь придумать, как все исправить.

Я сижу на скамейке рядом с Кэрролл-Холлом, где у Бэйлор проходит лекция по журналистике. В руках у меня букет лиловых цветов и еще какая-то фигня, которую добавил флорист. Я думаю о том, что впервые пропускаю футбольную тренировку. В самый первый раз.

Девушки, улыбаясь, проходят мимо. Парни закатывают глаза. Интересно, они думают, что я просто занимаюсь романтической фигней, или они чувствуют, что я приполз обратно к своей девушке, через несколько часов после того, как повел себя как полный придурок?

Когда Бэйлор выходит из здания и замечает меня, мне кажется, что ее взгляд смягчается, а по лицу проходит волна облегчения. Заметив цветы, она невольно задерживает дыхание, но ее поведение тут же меняется, и она с суровым видом говорит что-то своим спутницам. Они кивают, смотрят на меня и уходят.

Я встаю и подхожу к ней. Она вытягивает вперед руку, чтобы я к ней не прикасался.

– Это все неправда, да? Ты просто разозлился и наговорил всякого, чего вовсе не имел в виду, верно?

Я вижу боль в ее глазах и хочу пнуть себя за то, что это произошло по моей вине. Последние несколько часов она, наверное, думала, что я переспал с Карен, – это неудивительно после того, что я ей наговорил. На ее месте я бы точно сошел с ума при мысли о том, что к ней прикасался кто-то другой.

– Да, Бэй, это все неправда, – уверяю я ее. – Я не то что не прикасался – я даже не думал о других девушках с тех пор, как мы начали встречаться.

Ее тело расслабляется, и я подхожу на шаг ближе. Я оцениваю ее реакцию на сократившееся расстояние между нами – кажется, она не возражает.

– Только ты… никого, кроме тебя… всегда только ты, милая.

Я глажу ее по руке. Потом беру ее за руку и тяну за собой в сторонку, где мы можем спокойно поговорить наедине.

– Прости меня, пожалуйста. Я разозлился, хотя у меня не было на это никакого права. А у тебя было. Когда я все обдумал, я понял, что поступил неправильно. Обещаю, что никогда больше не причиню тебе боли.

Я наклоняюсь и вытираю слезу, катящуюся по ее щеке.

– Я люблю тебя, Бэйлор. Я чертовски тебя люблю.

Она обнимает меня, сминая цветы, зажатые между нами. Она произносит мне в ухо:

– Ловлю тебя на слове, Макбрайд. Пожалуйста, не разбивай мне сердце.

Эти слова чуть не разбивают сердце мне. Я крайне удивлен, когда у меня сжимается горло, а глаза начинает щипать от слез. Я быстро моргаю, чтобы не превратиться в глупого, снедаемого любовью щенка. Я откашливаюсь и шепчу:

– Даже не сомневайся.

Она отстраняется от меня и смотрит на цветы, словно только что их заметила.

– Лиловые орхидеи, – говорит она. – Как ты узнал?

Я пытаюсь расправить букет, который мы помяли своими объятиями.

– Ну-у‐у, я позвонил твоим родителям и поговорил с твоим отцом. Рассказал ему, что облажался. Ну, не такими словами, но я сказал, что мне нужно попросить у тебя прощения, и спросил, какие у тебя любимые цветы.

Я хмурю брови.

– Я знаю, что я мудак, раз до сих пор сам этого не знал. Прости.

– Ты позвонил моему папе?! – Она смотрит на меня, широко раскрыв глаза от изумления.

Я киваю:

– Да.

Она в недоумении морщит брови.

– И он посоветовал тебе купить именно эти цветы? Он так и сказал – лиловые орхидеи?

– Да, а что? Что-то не так? – спрашиваю я.

Она улыбается, показывая свои идеальные зубы и очаровательную ямочку на щеке. Наверное, все так.

– Вообще-то мы проговорили пятнадцать минут. Прежде чем повесить трубку, он сказал, что гордится мной – за то, что я признал свою неправоту, и за то, что позвонил ему.

Я качаю головой – мне все еще трудно в это поверить.

– Представляешь?

У меня в голове никак не укладывалось, что ее отец принял мои недостатки и заявил, что гордится мной. Если не считать моего тренера, я впервые слышу такие слова. Повесив трубку, я, кажется, целый час сидел и просто пялился на телефон. Если мне повезет, этот человек когда-нибудь станет моим тестем, а он уже нравится мне больше, чем мой родной отец.

– Конечно, представляю, Гэвин, – говорит она. – Я же тебе говорила, что он просто большой плюшевый медведь.

– Ага… большой плюшевый медведь, который оторвет мне яйца, если я еще раз тебя обижу.

Она смеется:

– Он не мог такого сказать.

– Ну, не в такой формулировке, но выразился он предельно ясно.

– Спасибо, – она улыбается мне. – За цветы. За то, что позвонил моему отцу. За то, что действительно раскаиваешься. – Бэйлор опускает глаза. –