1941 г., были расчищены для приема советских военнопленных в Восточной Германии и Польше. Они были рассчитаны на 790 тыс. человек. И несомненно, это была обоснованная величина для кампании, которую Гитлер ожидал завершить в течение шести недель. (Уже говорилось выше, 6 недель возникли в голове автора, видимо, спутал с кампанией во Франции в 1940 г., где за 6 недель немцы захватили в плен 1 млн 547 тыс. французов и их союзников. — Ред.) То, что за три месяца будут захвачены 2 млн человек и почти 4 млн к концу года, — об этом и не мечтали. (С 22 июня по 31 декабря 1941 г. Красная армия потеряла пропавшими без вести и попавшими в плен 2 335 482 человека. Кроме того, пропало без вести 500 тыс. мобилизованных, но не занесенных в списки войск. Из общего числа 2,835 млн не менее 500 тыс. можно считать погибшими. Итого 2,3–2,4 млн пленных в 1941 г. Остальное — немецкие фантазии по Геббельсу и гражданские лица. — Ред.)

Или мечтали? Не был ли весь этот план задуман, потому что Гитлер, помня падение Франции, вдруг предположил, что будут массы людей, превышающие все расчеты, которых будут гнать в рейх? Можно сказать уверенно, что 16 июня, когда Варлимонт издал свои директивы, страх большевистского заражения был очень велик. Варлимонт вел речь о вероломных азиатах, которые, как ожидается, заполнят эти лагеря, о необходимости совершенного исключения даже пассивных форм сопротивления. И уже здесь было упоминание о сегрегации особо опасных элементов.

Варлимонт выражал мнение партии, мнение гаулейтеров германских земель и их близких сотрудников из управления гестапо. Учитывая небрежность, с которой «политическая» фильтрация советских пленных осуществлялась в Германии, представляется правдоподобным, что тут сыграли роль люди, оказавшие давление на Гитлера и убедившие издать через Браухича приказ, запрещавший дальнейшую эвакуацию пленных в Германию, — чуть позднее, чем через месяц после начала военных действий. В это время в плен было взято почти 1 млн человек. Гальдер сразу же заявил Кейтелю, что если этот запрет будет реализован, то Генеральный штаб уже не сможет отвечать за такие большие количества. Его внимания достигли сообщения о случаях каннибализма. Через посредничество генерал-квартирмейстера Эдуарда Вагнера Кейтеля практически уговорили согласиться на создание постоянных лагерей для военнопленных в зоне ОКВ в районах оккупированной части Советского Союза, где боевые действия не ведутся, которые находились вне зоны ответственности Генерального штаба, но между этим лежал большой отрезок времени. Все пришлось начинать сначала, и уже начался 1942 г., когда германская армия брала не так много пленных, но первоначальные транзитные лагеря все еще содержали бойцов Красной армии, которые сдались в ходе первых боев на окружение.

В зонах ОКВ, как и во всей Германии, пленники подпадали под действие правил Райнеке. Мы уже обратили внимание на язык, который использовался Райнеке, когда он встречался с Мюллером и Лахузеном для подготовки этих правил. На этом языке был составлен циркуляр, изданный Райнеке 8 сентября 1941 г.: «Большевистский солдат настоящим утратил все претензии к обращению с ним как с уважаемым соперником в соответствии с Женевской конвенцией. Любая снисходительность со стороны германской охраны, любое дружеское расположение должно наказываться со всей суровостью. Полиция советских лагерей, которая должна комплектоваться из надежных элементов, должна быть оснащена хлыстами и дубинками. Однако немцы не должны носить при себе эти предметы. Они обязаны применять свое огнестрельное оружие как более благородное, и недостаточная энергия в его употреблении должна караться. Огнестрельное оружие должно использоваться при малейших признаках неподчинения. В местах, куда пленные поставлены работать, охрана должна соблюдать дистанцию, достаточную для того, чтобы сразу же применить свое оружие. Огнестрельное оружие также может потребоваться против гражданских лиц, которые попытаются заговорить с пленными. Никогда не поворачивайся спиной к военнопленному».

В дополнение к правилам проверки благонадежности и фильтрации евреев, коммунистов и партийных работников существовали правила освобождения потенциальных коллаборационистов. Сюда включались этнические немцы и представители прибалтийских народов, но пленные азиатского происхождения пока в эту категорию не входили. Только в начале 1942 г. Гитлер согласился, что и они могут быть включены как солдаты, но без поощрения каких-либо политических надежд. Случилось это главным образом из-за МИДа и его обеспокоенности по поводу реакции нейтральной Турции. В сентябре 1941 г. «азиаты» считались в большей степени недочеловеками, чем остальные. С другой стороны, прошло только десять дней с поездки Гитлера в Умань, поэтому украинцев следовало освобождать как потенциально дружественный элемент, но очень скоро появились другие мысли об украинцах. 7 ноября, издавая новый кодекс приказов об использовании советских пленных в Германии, Геринг заметил: «Украинцы не имеют особых привилегий. Фюрер приказал, чтобы впредь их не освобождали из лагерей для военнопленных».

Правила Райнеке от 8 сентября были плодом трудов твердолобого штабного офицера, который сделал бы все, что угодно, чтобы сохранить поддержку партии, превратившей его в человека, избранного жребием. То, что настоящие солдаты выполняли эти приказы (а многие документы показывают, что они их выполняли), понять труднее. Надо представить себе картину, какого рода человеком был комендант Шталага или Дулага в России в 1941 г. Это был офицер с неудавшейся карьерой, капитан или майор на закате среднего возраста, которому эта непопулярная задача была поручена из-за его некомпетентности. Имея на своих руках двадцать или тридцать тысяч, а иногда даже семьдесят тысяч человеческих жизней, при недостатке продовольствия, недостатке охраны как на переходах, так и в лагере, он привыкает к непрекращающемуся присутствию смерти. Мертвых всегда было больше, чем живых, и в основном они причиняли меньше хлопот. Если в нем все еще оставались хоть какие-то чувства, он начинал пить. При таких условиях его солдатам ничего не надо было говорить. Их руки редко блуждали вдали от спускового крючка. И кроме того, если хоть один полицейский тайной полиции столкнулся бы в своих смертоносных поисках с помехами, комендант лагеря считал, что СС и СД могут доложить об этом кому следует.

Невежество, возможно, преувеличивало страх такого коменданта. Фактически на этом этапе войны Гиммлер как начальник полиции не имел юрисдикции в зоне ответственности вермахта. Следовательно, полиция безопасности СД не могла задерживать здесь военнослужащего. Ее обязанностью было немедленно сдать такого солдата военным органам. Коменданта лагеря для военнопленных могла судить только армия. Если приговор предусматривал увольнение, СД, конечно, могла схватить его как гражданское лицо и отправить в концентрационный лагерь, но такого никогда не происходило. Напротив, комендант лагеря, скорее всего, находил поддержку своих вышестоящих начальников. 3 ноября 1941 г. одно из таких столкновений было упомянуто командиром эйнзацгруппы на Украине в его ежедневном докладе в управление Гейдриха. Дело в том, что в Виннице, которая с недавних пор стала еще одной ставкой Гитлера