настолько забита людьми, что русские не могли сидеть, а только должны были поддерживать друг друга. Те, кто уже не мог стоять, сползали на землю, и их затаптывали. Некоторые в самом деле были уже мертвы. Но даже и это превзошла третья секция, которая была отведена для пленных, непригодных для работы. Херре увидел, как мертвые и живые лежат вместе в равных условиях, сложенные между длинными рядами детских парт. И везде он видел русскую лагерную полицию с тяжелыми дубинками, пожилых немецких резервистов, у которых нервы были натянуты как струны и которые не снимали пальцев со спусковых крючков своих винтовок, и лейтенанта, издававшего густой запах шнапса.

Кто сможет сказать, насколько дольше такие условия существовали бы в Сталино? Херре, как и многие германские офицеры до него, писал докладные. Он всю свою жизнь был связан с влиятельной, по общепринятому мнению, персоной в ОКВ — начальником отдела пропаганды вермахта полковником Хассо фон Веделем. В действительности это был не самый лучший способ обращаться к властям предержащим. Ведель не был динамичной личностью. Поэтому на докладную записку Херре ответа так и не последовало, но Ведель, вероятно чтобы успокоить его, содействовал его переводу в ряды бюрократии ОКВ. С апреля 1942 г. Херре работает под началом полковника Гелена в важном отделе разведки, именуемом «Иностранные армии Востока». И там мы снова встретим Херре.

Два советских солдата сбежали из Сталино, и их показания были зачитаны в Нюрнберге в феврале 1946 г. Кроме того, что они сообщили о захоронении 25 тыс. человек на территории этого объекта, в их рассказе не было ничего такого, что не указывалось у Херре. К сожалению, подробному описанию лагерей смерти, представленному русскими в Нюрнберге, надо в большинстве случаев верить, хотя оно иногда искажено из-за привычек марксистской пропаганды, которая придает одинаковое значение обычным сплетням и профессиональной пропаганде, как и показаниям вправду уцелевших людей и непосредственных свидетелей. Например, в резюме советского обвинения трудно опознать полевой госпиталь, который был устроен в тюремном корпусе в Севастополе австрийским хирургом Куртом Эммерихом, чьему скромному рассказу о храбром предприятии можно полностью доверять. И тем не менее это один и тот же госпиталь.

Однако, с другой стороны, все рассказы о жизни советских военнопленных, по крайней мере до февраля 1942 г., отличаются однообразием, в том числе и в описании пищи, которая им выдавалась. Развал транспортной системы и тяжелые условия, в которых пришлось жить советскому гражданскому населению и, временами, германским солдатам, объясняют, почему советские пленные продолжали голодать длительное время после их перемещения с полей сражений. Но они не учитывают факт, что месяцами кряду рацион советских пленных был везде одинаковым. Его размеры были установлены с самого начала, и он был таким, что люди могли прожить на нем лишь несколько недель.

Система управления процессом снабжения была сложной. Германская армия жила в основном за счет деревни (оккупированных территорий. — Ред.). Приданное каждой армии командование тылового района являлось филиалом экономического штаба «Восток» Геринга, который был сформирован как из военного, так и из гражданского персонала. Эти штабы выделяли долю вермахта в местной продукции по согласованию со штабом командира тылового района. Но рацион питания пленных диктовался приказами контролера продовольствия, который был прикреплен от германского министерства продовольствия к экономическому штабу Геринга. Размеры рациона публиковались в приказах генерал-квартирмейстера Эдуарда Вагнера, но ему они диктовались контролером продовольствия Гербертом Бакке.

Эта личность стала очень могущественной после мая 1942 г., став верховным продовольственным диктатором Германии во время войны. Во времена инструкций «Зеленого досье» Геринга, то есть за три недели до вторжения, Бакке во многих отношениях был человеком Геринга. Говорили, что инструкции, которые ему давал Геринг, скрывались даже от шефа Бакке — великого сторонника нацистской земельной политики Вальтера Даре. Вкладом Бакке в «Зеленое досье» стало его предупреждение своим будущим помощникам в России, которое он назвал «Двенадцатью заповедями». Это весьма познавательный документ. Среди всего прочего читаешь, что «желудок русского эластичен, поэтому его нечего жалеть». И также: «Не спрашивайте, насколько это выгодно крестьянам, а интересуйтесь, насколько это выгодно Германии».

Государственный служащий, привычный к этому не очень приятному языку, Бакке тем не менее родился в России — в Батуме на Черном море. Он во многом был на стороне родившегося в России Розенберга, который хотел, чтобы он (Бакке) управлял Украиной. Однако Геринг нашел для Бакке более полезное применение и вместо него предложил Эриха Коха — гаулейтера Восточной Пруссии. Для Бакке как государственного служащего применения не находилось. Постигнув инструкции «Зеленого досье», которые предусматривали быструю капитуляцию Советского Союза, он не сумел разглядеть, что они будут обесценены длительной военной кампанией. При поддержке Геринга Бакке в продолжение всей войны не переставал ущемлять систему снабжения питанием советских рабочих и военнопленных. И это происходило невзирая на протесты всех, кто отвечал за восточных рабочих, набранных на оккупированных землях СССР. В конце войны до сознания Бакке не дошло, что он стал военным преступником. Как член фленсбургского правительства адмирала Дёница, он официально предложил Союзной контрольной комиссии внедрить германскую систему рационирования питания, и СКК дала в его распоряжение самолет, который доставил его в Реймс. К моменту приземления самолета репутация Бакке догнала его самого, и он был арестован. Его отправили в лагерь для военных преступников, где осенью 1947 г. он покончил с собой — сразу, когда узнал, что его включат в число подсудимых на массовом процессе над германскими государственными служащими, так называемом «Процессе Вильгельмштрассе» 1948 г. Если бы Бакке умел предвидеть будущее, он бы этого не делал, потому что ему наверняка досталось бы не больше, чем его коллегам по скамье подсудимых Гансу Ламмерсу и Готтлобу Бергеру, которые, хотя и были приговорены к двадцати пяти годам заключения, вышли на свободу в конце 1951 г.

Основой для расчета рациона питания советских пленных был приказ, разосланный высшим командованием армии, управлением снабжения вермахта и резервной армии 6 августа 1941 г. Его преамбула гласит, что Советский Союз не подписал Женевскую конвенцию от 1929 г., следовательно, не существует никакой обязанности вообще соблюдать ее. Предлагаемый размер рациона не соответствовал женевским стандартам, а считался «адекватным в соответствии с достижениями медицины». Человек должен получать шесть килограммов хлеба на двадцать восемь дней. Здесь не требуется особых трудов для подсчета, что это означает 214 граммов хлеба в день. На все четыре недели человеку положено получать заметно меньше фунта мяса и фунт жира, а также полтора фунта сахара. Так что в дополнение к своим около полфунта хлеба большинство советских пленных могли ожидать каждый день суп (настолько жидкий, что его трудно было