действуют. Инстинктивно они знают также, чтó делает продажи, как реконструировать каждый квадратный метр пространства, чтобы оно привлекало мифических будущих арендаторов. Каждый клочок земли в мире имеет свой потенциальный рынок. Здесь, на главных улицах Лондона, к примеру, этими арендаторами могут быть страховщик, торговец, адвокатская контора, а то, быть может, и эти вот новички – компании, работающие в области технологии или медиа. У каждого из них имеются свои склонности или подходы к использованию офисов.

– По традиции, – поясняет Бейкер, – большинство адвокатских контор по-прежнему занимают офисы, разгороженные на отдельные кабинеты. Финансовая диаспора почти исключительно предпочитает свободный план. В этом смысле для финансиста идеальная контора – некий миленький квадрат, в который можно втиснуть как можно больше сотрудников. Иные предприятия, в частности, медиа-компании, весьма озабочены тем, как выглядит само здание; бухгалтерская фирма, возможно, будет в этом смысле менее требовательна.

И всё же, если здание не проектировалось как-то особенно, для определенного вида арендаторов (что тоже рискованно, так как ограничивает потенциальный рынок в будущем), всего лучше будет перестраховаться и создать пространство, в котором не слишком много индивидуального. Сделайте его, как говорит Брэдли, «гибким». Гибким – потому что неизвестно, кто именно въедет: пространство должно быть привлекательным для арендатора, откуда бы он ни был и чем бы ни занимался. Правило это действует и в верхних сферах рынка, и в нижних. Взять, к примеру, спортивный центр моего муниципального совета. Вероятно, в стремлении избавиться от активов, содержать которые становилось для всё более скромного муниципального бюджета накладно, построенный по заказу совета в 1930-х центр снесли, а участок продали. Тренажеры и гимнастические шары отползли на несколько улиц в сторону и разместились в помещении, арендованном в новом частном жилом здании. Однако если всё более жесткие финансовые условия совета спустя лет десять или около того вынудят закрыть спортивный зал вовсе, пространство это легко можно трансформировать: спроектировано оно настолько «гибко», что в нем без проблем разместятся и супермаркет, и ночной клуб, и колл-центр. Здание, как и девелопер, который его создает, в наши дни вынуждено быть перевертышем, и сама форма его спроектирована в расчете на ловкое приспособление к меняющимся обстоятельствам, присущим развитому капиталистическому обществу.

Как же выглядит это «гибкое пространство»? Представьте себе сетку относительно абстрактного пространства, со всех сторон ограниченного краями участка – гигантский, если позволите, сарай со свободной планировкой, пустое пространство, в котором может быть организовано снова и снова, словно декорации на сцене, в зависимости от того, кто заселяется. Теперь поставьте один на другой столько таких сараев, сколько позволит высотное регулирование застройки в этой зоне, причем каждый «сарай» должен быть оснащен по последнему слову техники средствами связи, освещением, системами водоснабжения и кондиционирования, а также снабжен ультрасовременными лифтами, вестибюлями и туалетными комнатами. Подобное гибкое пространство именуется моделью «оболочка и ядро», это трехмерный чистый лист, на котором может писать любой, кто въезжает в здание.

Архитектура заявляет о себе здесь лишь в местах общего пользования и во внешнем облике здания, говорит Бейкер. «Внешний вид» – самое подходящее слово, поскольку в подобных постройках оценка качества дизайна ограничивается беглым взглядом или ощущением от пространства, уточняет он.

– [Приходящие] увидят здание снаружи и будут иметь представление о том, каково оно, когда войдут внутрь и пересекут пространство вестибюля. Эти первые впечатления имеют решающее значение, а складываются они из того, чем покрыт пол, из чего сделана кабина лифта, как устроен вестибюль перед лифтом на двадцатом этаже, такие же занавески здесь, что и на первом этаже, не уступают ли им по качеству?

Роль архитектора в этом процессе ограничена обязанностями декоратора. Сплошь и рядом сегодня архитектор проектирует лишь шкуру здания, глубиной, положим, в один метр, касается ли дело роскошной застройки в Сити или офисного центра в провинциальном рыночном городке. То же, что находится за этой шкурой – это абстрактное гибкое пространство, предопределенное экономической логикой спекулятивной застройки. Проектированием зданий занимается сегодня сама экономика. Архитекторы стараются взаимодействовать с ней на свой страх и риск – но при одном лишь условии: что это никак не скажется на прибыли застройщика или что корректива бизнес-плана действительно обеспечит застройщику дополнительный доход. Бейкер открыто заявляет:

– В конце концов, какой смысл в прекрасном здании, если оно не отвечает главной цели, для которой построено.

Цель очевидна: извлечение дохода.

Случается, впрочем, что отклонение от экономической логики повторяющегося, стандартизированного гибкого пространства приобретает для девелопера смысл. Бейкер указывает вниз, и мы, прижимая носы к стеклу, пялимся на юго-запад, на новое здание на среднем расстоянии от нас. Его легко заметить. Прежде всего, оно находится позади собора Святого Павла: не увидеть его невозможно. Выглядит оно довольно необычно. В отличие от окружающих зданий, построенных в разные времена, щедро наделенных вычурными деталями, узнаваемых благодаря характерным стенам и крышам, это здание покрыто гладким зеленым стеклом; стены его плавно переходят в крышу посредством граней, словно это ограненный драгоценный камень или бомбардировщик-невидимка, приземлившийся на одном из самых охраняемых в стране клочков земли. Виды собора Святого Павла – благодаря его статусу национального символа, стоящего выше любой критики (чему собор отчасти обязан известной фотографии времен Второй мировой, на которой он изображен непоколебимо стоящим под бомбами), – строжайшим образом охраняются, как непосредственно вокруг его стен, так и с более удаленных точек, например, из Гринвич-парка. Градостроительными нормами установлено, что собор Святого Павла должен быть всегда виден народу, его образ не должны заслонять грязные стеклянные башни мамоны. Так что посадка причудливого здания-невидимки в обход радара законов, регулирующих застройку, аккурат позади этого символа из символов, для девелопера была подлинным достижением. Тут должны были потребоваться известные усилия.

– Взгляните на «Нью-Чейндж, 1» [так по адресу называется это странное здание. – Т.Д.], спекулятивный объект. Спроектировал его архитектор Жан Нувель, и построить его должно было стоить недешево. Но теперь оно пользуется исключительным успехом: это хороший пример случая, когда можно потратить кучу денег на дизайн, и вложения эти инвестор оправдает, потому что люди признáют в постройке здание мирового класса, а значит, будут готовы платить соответствующую арендную плату. Розничные предприятия захотят попасть в это здание, раз оно столь хорошо. Девелоперы прекрасно понимают, что если они обратятся к архитектору с мировым именем, тот сумеет повысить стоимость объекта, создать на участке нечто по-настоящему знаковое. Это ситуация, когда все довольны, когда в итоге получается продукт, действительно привлекающий внимание публики.

Бейкер переключает мое внимание на восток. Он указывает на более знакомые мне формы.

– Когда в девяносто седьмом мы работали со «Суисс ре», нами была заключена