КРИССИ ХАЙНД:Ramones – единственная американская группа, признанная английским панком. Сид научился играть на гитаре по альбомам Ramones в течение двух или трех дней. Он чертовски любил Ramones.

Мало кто из панков признает американские группы, которые появились в то время, как на всех начинали влиять The Clash и певица Патти Смит. Я не думаю, что Роттен или другие парни интересовались ею. Они, вероятно, воспринимали ее как старую хиппи.

ДЖОН ЛАЙДОН: Я узнал о Ричарде Хэл л е только тогда, когда он приехал в Англию после того, как Pistols провалили тур Anarchy in the UK. Я видел, как он играл в «Кэмдэн Пэлэс», а зрители принимали его наихудшим образом. Они бросались в него всем, что было под рукой, и тогда я вышел и сказал: «Пусть он сыграет!» Они прекратили швыряться, начали слушать, но им все равно не понравилось. Нас засыпали комментариями о том, что мы пытались подражать группе New York Dolls. Но это было совсем не так. Ассоциация проходила именно с Малкольмом, потому что конкретно его что-то связывало с этой группой. Я не знал этого на тот момент, когда образовались Sex Pistols. У меня не было об этом ни малейшего понятия.

Забавно, когда люди делают что-то из-за неверного посыла и по неверным причинам. Например, когда они возвели в культ мои плевки со сцены. Никто не понимал, что пародирует мое физическое заболевание, а не политическую позицию. Я так плевался всю жизнь, потому что у меня проблемы с пазухами и слизью. На сцене это происходит естественным образом, особенно когда нужно драть глотку изо всех сил. Ты просто сплевываешь образующуюся слизь, куда еще ее деть? Но овцы и бараны по ту сторону сцены моментально подхватили эту мою особенность. Может быть, если однажды мне остохренеет все так, что не останется сил, я порежу свои фальшивые пластиковые кисти. Посмотрим, сколько моих последователей сделает то же самое.

Это было совсем не похоже на то, чем должны были заниматься дети рабочего класса, если говорить о том, что мы делали непосредственно до появления Pistols. Почему рабочий класс так зол и ленив и боится образования? Почему эти люди так боятся учиться и выходить за рамки своих четко определенных классовых барьеров?

КРИССИ ХАЙНД: Классовая система – это именно то, чем являлся панк, чего я никогда не понимала, потому что считаю себя существом без принадлежности к определенному классу.

ДЖОН ЛАЙДОН: Британцы любят тонуть в своих страданиях. Не могу не отметить тот факт, что им нравится причитать, что телефонная система не работает. Им нравится, что Британская железная дорога страшна и напоминает диарею на дне города. Она предмет шуток в Европе и мировых скандалов. Прирожденная неэффективность заставляет их ныть и причитать всю их никчемную жизнь. Вот вам пример типичного диалога двух британцев:

– Как прошел твой день?

– Кошмар, дорогой, просто ужас!

Вы когда-нибудь замечали, что в Англии слишком много внимания уделяется погоде? То им слишком жарко, то – слишком холодно. Идет дождь или не идет дождь – что совой об пень. Никогда британцы не бывают счастливы. Нет, мать его, такого понятия, как счастье. Они любят создавать себе идолов и смотреть, как пресса перемывает им косточки. Все по очереди прочитают «обалденно интересную заметку», возведут тебя на пьедестал, оттуда же пнут под зад ногой и – до свидания.

Все это всегда доводило до ручки меня и всех людей, с которыми я общался в детстве. Я все еще знаю их всех, и каждый из них делает что-то необычное и не соглашается с дурацкими нормами. Они до сих пор не вписываются в эти суженные рамки. Некоторые из них – художники и учителя. Вубл продолжает делать музыку и делает ее хорошо, Вубл никогда не подписывался на шлак за деньги, он куда больше интересовался работой, что очень важно.

Вубл и я арендовали дом с четырьмя спальнями в Тоттенхэме в 1977 году за шесть фунтов в неделю. Как-то раз мы решили не платить арендную плату, и арендодатель вломился к нам с двумя вышибалами.

Когда они пришли, мы сказали им, чтобы они вошли в дом. Они не стали заходить. Мы предупредили их, что не заплатим, пока они не войдут. Деньги на аренду находились на кухне. Но они все равно не входили. Я вообще не склонен верить в подобные истории, но двери в доме открывались и закрывались посередине ночи. Я как-то сидел в комнате и вдруг увидел пожилую женщину в коридоре. Дверь между коридором и парадной была стеклянной, и вы просто видите тень того, кто проходит мимо. Однако когда открываешь дверь, ты обнаруживаешь, что там никого нет. Жутко злило, когда на лестничном пролете я слышал чьи-то голоса, хотя знал, что наверху никого нет. Соседи не подходили близко к тому месту, где мы жили. Вубл тоже сам никуда не ходил. Мы просто звонили друг другу и потом ждали на улице. Я спал в одной из четырех спален.

Спустя два месяца мы переехали в дом на Бертон Стрит на Кингс Кросс. Им владела группа индейцев-мусульман. Они не могли терпеть наши ежедневные скопища по ночам. У нас был сговор с одним местным нелегальным поставщиком выпивки. Мы заказывали семь или восемь ящиков выпивки в день. Мы получали заказ, а мусульмане сходили с ума и кричали: «Никакого алкоголя в нашем доме!» Наш друг Пол Янг (не певец) выбросил телевизор из переднего окна. Стены были очень тонкие, и потому нога Вубла моментально прошла насквозь и оказалась в следующей квартире.

Pistols играли концерт в Тюрьме Челмсфорд Максимум Секьюрити. Мы настаивали на том, чтобы Малкольм подсуетился и сделал этот концерт. Это единственное место, которое ему удалось найти, поэтому мы собрались и поехали, чтобы сыграть для заключенных. У нас тюрьмы не такие суровые, как в Америке, однако заключенные выглядят как чертовы психопаты. Концерт оказался крутым.

Стражи просто сказали: «Вперед, попробуйте, если сможете!» Они вышли и закрыли дверь, и все время, пока мы играли с этими безумцами, оставались снаружи. Мы выдали тот заряд, которого ждали эти люди. Не было охраны, не было колючего забора, за которым мы могли бы сыграть. Я был лишь в пяти футах от первого ряда – там сидели и скалились пятьсот или шестьсот человек.

Мы тогда действительно повеселились – мы получили реакцию от людей, чьи вкусы не были испорчены и подкорректированы прессой.

«Ай! Кажется, я сейчас умру… но умру модно!»

Мы просто сделали то, что могли, и получили наилучший результат. Что мы должны были делать? Забиться в угол? В то время мы добились уважения к себе. Некоторые из заключенных подходили к нам после концерта.

«Спасибо, что приехали!» – говорили они и возвращались обратно в камеры.

«Не за что!» – отвечал я. Странное ощущение: никто никогда нас не благодарил ни за что, еще меньше нам выражали благодарность за игру.

Малкольм открыл офис за пределами Оксфорд Стрит. Это была хижина с облезлой краской на стенах. Окна были закрашены. Ему не нравилось, когда мы были там, что я находил довольно странным, поэтому я приходил так часто, как мог. Заходишь туда и встречаешь там кучку людей, слоняющихся туда-сюда без дела, скучающих, таких как Саймон Бэйкер, Джейми Рид, Берлин и Софи Ричмонд. Они были как отщепенцы, которые мигрировали из офиса в офис. В том же здании был офис журнала «Сниффинг Глу». Все это казалось абсолютно безнадежным. Была только одна богом забытая группа, которую курировал менеджер – это Sex Pistols. Малкольм даже не говорил Софи, секретарю, которая вела офис, что конкретно он делал. Никто при мне никогда не отвечал на телефоны. Никаких документов на столах не было – одни пилки для ногтей.