требовании. Я думала, что ей хочется то ли кричать и топать ногами, то ли разрыдаться в голос, с воплями, то ли уйти к себе и хлопнуть дверью от неуверенности в слезах и криках, как в действенном средстве. От этого принцесса будила во мне не ответную злость, а жалость.

– Я ненавижу кастратов! – сказала Раадрашь наконец. – Ненавижу, поняла?! Я говорила об этом отцу и мужу – теперь говорю тебе! Один раз – и больше не стану повторять!

Даже когда она не повышала голос, её фразы звучали как окрики.

Дверь приоткрылась и вошла Далхаэшь, согнувшись, как рабыня. Она принесла поднос с чашками кавойе и творожными шариками, поставила его на поставец, согнулась ещё ниже – и взглянула на меня со жгучим любопытством.

– Уходи, – приказала ей Раадрашь.

Далхаэшь вышла с очевидной неохотой. Принцесса остановилась посреди комнаты, покусывая губы, с выражением непримиримости и раздражения на лице, постояла так с полминуты – и вдруг одним стремительным прыжком рванулась к двери и резко её распахнула.

Далхаэшь полетела на пол. Я подумала, что удар такой силы мог бы сбить с ног и мужчину.

Принцесса остановилась над ней, вскинув руку с нацеленными вперёд и вниз кончиками пальцев, хлеща себя хвостом по ногам, как раздразнённая кошка, и сказала в тихой ярости:

– Если такое случится снова – ты будешь мечтать, чтобы земля покрыла тебя поскорее!

Далхаэшь с трудом поднялась, изо всех сил пряча гримасу сильной боли – и отступила, не показывая спины, опустив голову. Раадрашь захлопнула дверь и обернулась ко мне.

– Я ненавижу женские покои! – сказала она зло и горько. – Подлое, подлое место! И женщины, и кастраты только и ждут какой-нибудь грязной сцены, чтобы потом облизывать её, как мухи – коровью лепёшку!

– Ты любишь общество принца и его воинов, да? – спросила я. – Это оттого, что ты сама как воин?

– Я – воин, – кивнула Раадрашь, закидывая за спину свою прекрасную косу. Кончик косы зацепил и сбил на пол флакон с лавандовым маслом. – Но Тхарайя – просто кусок горной породы, без чувств, без сердца! Булыжник, которым можно разбить чью-то голову – и только. Оружие. И его головорезы – оружие, только оружие. Я не грязный наёмник, чтобы любить оружие с ненормальной страстью!

Было в высшей степени странно слушать то, что она говорила о принце. За вчерашнюю ночь я успела увидеть в нём человека, с чьим сердцем и чувствами всё обстояло надлежащим образом – но я ещё не знала, как за него вступиться и есть ли в этом хоть какой-нибудь смысл. Ведь Раадрашь знала его уже очень давно; могло ли статься, что я увидела больше, чем она, за одну ночь?

– Но ты ведь любишь кого-нибудь? – спросила я с надеждой.

– Тхарайя, – сказала принцесса мечтательно – и, поймав мой удивлённый взгляд, пояснила с резким смешком, – не принца, нет. Ветер. Настоящий верховой ветер в горах. Я сама – ветер. Я люблю свободу. А мужчины всегда пытаются лишить меня её, связывают этими решётками, склянками, кастратами, девками… – продолжала она, раздражаясь всё больше. – Я ненавижу эти затхлые стойла!

– Тебе очень подходит имя, – сказала я, улыбаясь. – Ты такая сияющая и опасная. Людям, наверное, страшно к тебе приближаться; мне, например, очень хочется подуть за плечо, когда я слышу гром.

Раадрашь коротко рассмеялась и тут же снова стала серьёзной.

– Лиалешь, – сказала она, глядя в окно. – Меня оскорбил твой кастрат. Он сказал, что я скоро состарюсь, поняла?! – и повернулась ко мне, блестя глазами. – Я хочу, чтобы с него содрали кожу или повесили за ноги! Отличное зрелище. И он точно не увидит меня старой.

– Шуарле хотел сказать, что молнии недолговечны, – сказала я. – Это не обидно.

Раадрашь указала на меня ладонью со сжатыми пальцами, как наконечником копья – этот жест я видела и у Шуарле, он значил «именно с тобой я и не согласен».

– Ты дура! Он хотел меня оскорбить и оскорбил! Кастраты – подлые подонки, подлые и слабые, мелкие и злобные от слабости! Они только и ждут возможности укусить, как паршивые маленькие шавки! Может, ты и не знаешь, а я навидалась!

– Знаешь, Раадрашь, – сказала я, – все люди разные. И мужчины, и женщины, и кастраты. Вот мы с тобой обе – женщины, а разве мы похожи? Ты ведь – орлица, Раадрашь, ты паришь в небесах, ты, я думаю, умеешь убивать, ты сильная и храбрая… а я… ты права, я – курочка, я не умею летать, всего боюсь; в покои меня берут, потому что я забавная и беленькая. Как нас можно сравнить?

Раадрашь слушала со снисходительной улыбкой. Её жёсткое красивое лицо чуть оттаяло. Мне вдруг стало стыдно за свои дурные мысли о ней – сейчас передо мной стояло самое одинокое существо в замке его высочества. Я поняла, каково бы мне самой могло быть в династическом браке с юношей, которого выбрали в интересах короны.

– Значит, ты согласна? – сказала я.

Раадрашь улыбнулась светлее.

– Согласна… нет, ты, пожалуй, не такая уж и дура…

– С кастратами то же самое, – сказала я убеждённо. – Когда я попала в дом рабовладельца, там были разные кастраты. Злой человек был, уставший человек… и Шуарле. Он добрый и смелый, только не умеет любезно разговаривать с особами королевской крови. Он же мне сбежать помог – а нас бы убили вдвоём, если бы поймали!

Раадрашь усмехнулась.

– Я не видела среди них ничего хорошего. А я видела их больше, чем ты… правда, кастратов-людей… мой отец пытался заставить меня быть человеческой женщиной – для Тхарайя, для этого воинского союза, для мира с Ашури-Хейе, для торговли с людьми! Запер меня, как человеческую девку, приставил ко мне этих уродов, злых, скучных, гадких… Знаешь, каково, когда тебя боятся и ненавидят?

– Знаю, – сказала я. – Мне рассказывал Шуарле.

Принцесса рассмеялась. Я подумала, что она вовсе не так глупа, как может показаться; просто одиночество и непонимание сделали её раздражение постоянным – лошади иногда бесятся от постоянных мелких укусов слепней.

– Ну, хорошо, – сказала она. – Позови его сюда. Я посмотрю, что он скажет – и сразу будет понятно, ошиблась я или это ты ошибаешься.

Я укуталась в плащ, прикрыв низ лица, как Шуарле меня учил, вышла во двор и сказала первому попавшемуся стражнику:

– Почтенный человек, ты не мог бы найти и позвать моего слугу? Шуарле?

Воин улыбнулся, отдал поклон и сказал:

– Все знают о госпоже и о слуге госпожи. Сейчас.

Я вернулась. Мне было несколько неспокойно.

Раадрашь, повиливая хвостом, рассеянно рассматривала безделушки