Во-первых, быстрое освобождение покажется подозрительным. Связная Волощук станет слишком бдительной, предельно осторожной, может на некоторое время прекратить контакты с бандеровцами, даже если и будет очень скучать по своему любимому. А нам придется тоже взять паузу и начинать операцию с самого начала, причем вводить в действие новый план. А время будет идти, активность группы Червоного не снизится, и кто знает, сколько советских офицеров и коммунистов еще поляжет от бандеровских пуль…

Во-вторых, если уж выпускать Ульяну, то ее освобождение должно стать не счастливой случайностью, а результатом тщательной работы. Значит, обвинения надо выдвинуть такие, чтобы через некоторое время снять их. Вот только оставалось мало времени для подготовки этой комбинации и полноценной ее реализации. То есть обвинения следует выдвигать серьезные, достаточные для того, чтобы подержать Волощук — между прочим, комсомольскую активистку — за решеткой некоторое время, но не конкретные. Те, которые можно довольно быстро снять, чтобы Ульяна сама поняла: здесь не случайность и не наш умысел, а ей в самом деле повезло, более того — ее действительно ни в чем не подозревают, все это стечение обстоятельств.

Наконец, пункт третий: даже при таком, удачном для нее развитии событий Ульяна Волощук какое-то время не будет связываться с Червоным. Значит, нужно повернуть все так, чтобы выход на связь стал для нее крайне необходимым, а иначе ее любимому угрожает смертельная опасность. Это возможно только в одном случае: если бандеровская связная в тюремной камере совершенно случайно услышит важную для своих сообщников информацию. Вот такую цель я поставил перед своими подчиненными, вот такую многоходовую комбинацию мы все должны были воплотить в жизнь.

Лейтенант Воробьев чертей от меня получил, конечно. От своего начальства — тоже. Вот как наказывается глупая инициатива. Однако именно на него, Воробьева, делал я первоначальную ставку. Ведь он заварил кашу — арестовал Ульяну, он, по логике вещей, должен был проводить хотя бы первые допросы. В том, что перепуганный Воробьев точно выполнит все инструкции, я после разгона, устроенного ему в моем кабинете, даже не сомневался. Лейтенант получил четкое указание: вести дело так, как будто он разрабатывает информацию, полученную от нашего же агента Захара. Раз Ульяна Волощук уже уверена, что он наш сотрудник, пускай эта легенда служит операции на полную катушку.

Поэтому во время первого допроса, проведенного лейтенантом Воробьевым уже через полтора часа после задержания Волощучки, сделали очную ставку между ней и задержанной ранее Любой Соцкой. Таким образом, складывалась легенда: Соцкую арестовали за дело, а Ульяну задержали как ее близкую подругу. То есть отрабатывается круг знакомых. В придачу Волощук даже предъявили письменные показания Захара, в которых она упоминается.

Примечание Клима Рогозного: Судя по тому, как уверенно делал эти записи Григорий Титаренко, его собеседник, Лев Наумович Доброхотов ближе к концу беседы тоже говорил уверенно, даже с гордостью за себя и свою удачную операцию. Но, придерживаясь неписаного правила сотрудника органов госбезопасности и замалчивая факты, которых случайный знакомый, тем более журналист, знать не должен, Доброхотов уже меньше следил за деталями своего рассказа, не казавшимися ему важными. Однако современникам, тем более занимающимся этой тематикой, стоит только внимательнее вслушаться в его слова или вчитаться в текст, чтобы понять правомерность некоторых предположений. В частности, предположение, что агента Захара не просто вывели из операции, а ликвидировали. Свидетельство тому: показания Захара на бумаге, а не очная ставка между ним и Ульяной Волощук. Никто же не мог предвидеть, что понадобится физическое присутствие этого агента. Его в спешке списали в утиль, а донос от него на Ульяну сфабриковали — вряд ли девушка знала почерк провокатора, чтобы различить фальшивку.

Потом, для большей достоверности, задержанной устроили очную ставку с другим нашим сотрудником, Ульяниным хорошим знакомым Богданом. Собственно, его легенда в этой ситуации нам тоже выгодна: именно Богдан предупредил Ульяну о провокаторе Захаре, именно с Богданом у девушки сложились доверительные отношения, именно он работал под парня с буржуазно-националистическими убеждениями, и Волощук, видимо, планировала приобщить его к оуновскому подполью. Но все эти очные ставки в кабинетах — только непрямые доказательства, которые, по моим подсчетам, должны были убедить Ульяну: ее задержали по подозрению, прямых улик нет. Таким, как Люба Соцкая и Богдан, уже не помочь, должна решить для себя она. Но вина самой Волощук — только в знакомстве с этими двумя, и не более. Значит, можно продержаться.

Примечание Клима Рогозного: Отставной чекист опять не договаривает: просто так Ульяна Волощук на провокацию, даже такую тонкую и мастерскую, вряд ли быстро поддалась бы. Те, с кем ей делали очные ставки, должны были соответствующе выглядеть. Вряд ли кому-нибудь нужно объяснять, как в кабинетах и подвалах НКВД работали с арестованными «врагами народа». Наверняка Любу Соцкую, пока она сидела в тюрьме, били, пытали и, вероятно, насиловали. Подобным образом с молодыми женщинами обращались как в НКВД, так и в гестапо во времена немецкой оккупации. Не брезговали сексуальным насилием над арестованными девушками и женщинами и полицаи — уголовные преступники, работавшие во вспомогательной полиции. А что касается провокаторов вроде Богдана, с ними тоже не церемонились. В основном все происходило так: их вызывали в кабинет, там неожиданно, без всяких объяснений, жестоко били, экзекуцию быстро прекращал «вовремя» подоспевший офицер, куратор провокатора, даже извинялся. Но затем побитых до крови агентов просто и безопасно использовали в тюрьмах как подсадных — внешне они мало чем отличались от измученных сокамерников. Саму Ульяну Волощук вряд ли били, наверное, себе она это объясняла так: пока что, сводя ее с другими арестованными товарищами, на нее давят только психологически, поскольку подводят к мысли в чем-то сознаться. Но, как я понимаю, от Ульяны не требовали оговаривать товарищей, поэтому она отрицала все обвинения, заняв такую позицию: если не можешь помочь другим — помоги себе. То есть каждый, у кого был хотя бы маленький шанс вырваться из МГБ, держался сам за себя.

Понятно, что Волощучка с самого начала заявляла об ошибке и возмущалась клеветниками. Правда, как докладывал мне лейтенант Воробьев, на очных ставках с Соцкой, Богданом и другими, не всегда знакомыми ей арестованными, которых мы привлекали, как говорится, до кучи, Ульяна вела себя сдержанно. В смысле, не так страстно убеждала следствие в том, что ее оговорили. Оно и понятно: когда снимаешь вину с себя, вполне логично перекладывать ее на других, а как раз этого бандеровская связная позволить себе не могла.

Поэтому, когда ее с кем-то сводили в кабинете, держала с другими арестованными определенную дистанцию, но, когда ее подводили к тому, чтобы она вспомнила какой-то компромат на этих людей, сразу закрывалась в себе. Мол, может говорить только о себе, у нее очень много своих дел, а кого на чем взяли, кто что говорил против советской власти, коммунистической партии и лично товарища Сталина — ее не интересует. Причем сразу соглашалась: да, это неправильно, она, как комсомолка, должна быть бдительной и помогать органам выявлять скрытых врагов и националистов. Но все это как-то мимо нее проходило, если ее хотят обвинить в ненадлежащей бдительности — что ж, за это она ответит, если в Уголовном кодексе есть соответствующая статья…