Однако тридцать шесть лет назад таких книг было крайне мало, за исключением книг Джуди Блум, и не было советов о том, как использовать осознанность для того, чтобы пережить подростковую тревожность, ни единого упоминания о том, как дневник благодарности может действительно помочь и как это все – временно.

Я знаю известную фразу Оскара Уайльда: «Будь собой. Прочие роли уже заняты».

Правда? Будь собой? Чистое безумие. Я была безнадежной. Как я вообще могла существовать, пытаясь быть собой?

В поисках способа совладать со своими отличиями и пытаться действительно жить, я нашла спасение в книгах, и я это делала всю свою жизнь. Если мне нужна была какая-нибудь информация, я на эту тему читала книгу. Я – женщина, которая принесла с собой три книги в больницу, когда я приехала рожать двух близнецов. На всякий случай.

С трех лет, когда меня впервые привели в библиотеку, я постоянно увлекалась литературой, связанной с детским мышлением. Я была Джо из «Маленьких женщин» и хотела писать на чердаке, как она, но решила, что это глупая идея. Как я могла писать?

Однако мне нравилось растворяться в историях. Я почти могла почувствовать вкус кленового сиропа из «Маленького домика в больших лесах» Лоры Инглз-Уайлдер, и я не могла простить Скарлетт за то, что она не удержала Ретта. Мне кажется, я также не простила Эмми за то, что она забрала Лори у Джо. Даже сейчас, когда я смотрю экранизации, я слегка искоса смотрю на Эмми. Как она могла?

Когда мне исполнилось двенадцать, мне разрешили ходить во взрослую библиотеку – на три года раньше, так как я уже прочла все детские книги и тем более уже год пользовалась карточкой своей мамы, чтобы брать взрослые книги.

Будучи официально допущенной в этот взрослый мир, я стала фанатом Агаты Кристи, начала поглощать невероятное количество романов Джин Плейди об английских королях и королевах, втайне прочла «Поющих в терновнике» Колин Маккалоу в возрасте одиннадцати с половиной лет, после того, как мне запретили читать эту книгу, и ненадолго увлеклась рассказами об Анжелике, написанными Анной Голон – серией, которая началась в 1957 году и повествовала о героине из Франции семнадцатого века, которая была самой невезучей женщиной в мире. Анжелику постоянно похищали и увозили мужчины, с которыми она либо сражалась, либо в которых влюблялась. Если бы у этой дамы был паспорт, то в нем бы не осталось места для штампов.

Мама моего друга была фанаткой романов Барбары Картленд, и когда мы как-то раз отдыхали с их семьей, я успела прочесть парочку. Барбара – большой любитель эллипсисов. Героини падали в руки герцогам, всегда герцогам, и махали своими маленькими ручками, а герцог затем смотрел ей в глаза, целовал ее и…

Я начала читать шпионские романы, которые люблю по сей день, а также опустошающие и трагичные книги о Варшавском гетто во время Второй мировой войны и романы о сильной боли ирландского народа, который бежал в Америку на кораблях, чтобы спастись от голода. Эти корабли были названы кораблями-гробами из-за того, что на них погибло большое количество людей.

Однако в Париж меня привели «Три мушкетера». Я не знаю, почему именно после прочтения этой книги у меня что-то щелкнуло в голове в тот день, когда мне было четырнадцать.

Теперь я знаю, что, как часто бывает с книгами, это была нужная книга в нужное время и в нужном месте. Когда ко мне подходят и говорят: «Эта книга – моя самая любимая из всех ваших книг», как писатель, у которого опубликовано восемнадцать книг, я знаю, что это была нужная книга в нужном месте и в нужное время, которая сделала жизнь человека слегка лучше, наполнив ее надеждой.

Утром того дня, когда я открыла для себя Дюма, я чувствовала себя неважно и не хотела идти в школу, но у меня не осталось непрочитанных книг. Трагедия! Я пошла в школу, направилась прямиком в библиотеку, взяла мушкетеров, а затем сообщила о том, что мне нехорошо, и пошла домой.

Было что-то особенное в тоненьких страницах той старой книги в красном переплете с тиснением, и у меня было чувство, что ее никто не трогал много лет. Я больше не была ирландской девочкой в своей постели, я уже находилась на шумных, грязных улицах, среди великолепной архитектуры Парижа, который был полон жизни и волнения и… отличий.

Ирландия в то время, несмотря на богатое культурное наследие, могла похвастаться лишь несколькими великолепными зданиями, так как большинство из них были захвачены, сожжены или были оставлены гнить. Там не было таких улиц, хотя должны были быть, как в описаниях Парижа в книге Дюма, где деревянные дома и потрясающие каменные особняки стояли плечом к плечу, где за каждым углом прятался очередной монумент из камня, восхваляющий архитектуру, богатство и империю. Ирландия сильно отличалась от Парижа.

Тем не менее было возможным узнать об этих различиях благодаря людям и настоящим чувствам этих людей в его рассказах: королева, которая была окружена опасностью, так как в те времена если ты был королевских кровей, то необходимо было всегда быть начеку; Атос, благородный наследник, у которого разбито сердце, Д’Артаньян, бедный крестьянин на старой калоше вместо коня, мечтающий добиться большего в жизни, Портос, всегда на мели.

Как писатель, я во всех смыслах влюбляюсь в людей, и герои Дюма пришлись мне по душе, несмотря на разницу во времени, в месте и огромные различия между подростком из пригорода Дублина, завернувшимся в одеяло, довольной, что она пропускает школу, знакомясь с новыми героями, и мушкетерами, борющимися за любовь, за честь и за справедливость.

Для большинства людей «Три мушкетера» были веселым приключенческим романом, книгой для мальчиков, жертвой плохих экранизаций. Однако для меня они стали переходом в новый мир – мир коррупции, шпионажа и смерти за свои ценности.

События разворачиваются во Франции 1625 года, где мир полон коварных кардиналов и утонченных миледи с клеймом в виде геральдической лилии – меткой вора, которые разрушают жизни благородных людей, как Атос, и почти устраивают переворот.

Как и Виктор Гюго, Дюма демонстрирует, насколько жизнь несправедлива. Существуют люди благородных кровей, а есть бедные, которым нужно уплачивать долги, которые должны кланяться миледи и терпеть унижения, характерные для крестьянской жизни.

В то время как другие, меньшие любители мушкетеров, восхищались молодым Д’Артаньяном и его борьбой за признание в мире Королевской гвардии, я любила Атоса почти сильнее, чем Ретта Батлера, а это говорит о многом. И Ретт, и Атос оба были ранены любовью, но Ретт сможет восстановиться, а Атос – нет. Его сердце было слишком сильно ранено. Он никогда не станет прежним.

А Париж, этот город, покорил мое сердце. Я была как семнадцатилетний Д’Артаньян, который прибыл в город на своей старой деревенской кобыле, полный надежд и готовый начать новую жизнь.

Возможно, я была слишком взрослой по многим критериям, слишком много думала, чересчур сильно переживала и не могла представить, как можно набраться смелости и сбежать в Париж, как это сделал Д’Артаньян. Но его город был не просто красивым – он был коммуной. Люди встречали друзей, женщины щебетали на улицах, Портос не мог пройтись по одной улице, не встретив хотя бы четверых людей, кому он был должен денег. Чувство братства, «fraternité», которое было лозунгом Французской революции, витало в воздухе.