мог объяснить себе, что именно настолько его пугало, но он инстинктивно отшатнулся, попятился. Хотелось бежать к костру, к теплому свету и огню; а когда подошедший сзади Савелий вздумал приблизиться к старику, он схватил друга за руку: нет.

– Ты чего там затаился, Петрович? Иди сюда, – сказал Савелий, тоже почувствовав неладное.

– Лучше вы ко мне, – был ответ. – Идите, идите сюда. Ждал я вас, ждал…

Глухой, неестественный, деревянный голос не был похож на мягкий говорок Петровича. Складывалось ощущение, что говорить человеку трудно, горло сдавило.

Друзья, не поворачиваясь спиной к ночному гостю, не сговариваясь, отошли к костру. Теперь они стояли в круге света, а Петрович, хотя и подошел ближе, но так и остался на границе света и тьмы, не решаясь приблизиться.

– Идите ко мне, – повторил он. – Обещали прийти!

Кирилл нагнулся, схватил фонарь, лежащий на раскладном столике, и направил луч на Петровича. Тот немедленно вскинул руки, заслоняя лицо, заворчал, как дворовый пес, точно свет причинял ему боль, отступил за ближайшее дерево.

Но, прежде чем он скрылся, друзья успели заметить бледное лицо – лицо Петровича. И все же это был не он, не тот человек, которого они знали, к которому успели по-своему привязаться. Ночной гость теперь стоял за деревом, одна рука царапала ствол, и в этом движении, в слишком длинных ногтях было что-то звериное, нечеловеческое.

– Погаси! Убери! – раздалось из мрака, и Кирилл покрылся холодным потом при мысли о том, что с ним было бы, подойди он к старику в темноте.

Он опустил фонарь. Тот, кто прежде был Петровичем, показался из-за дерева.

– Погасите костер! Жарко мне. Погасите, и я подойду. Или вы ко мне идите, не обижу, – скрипел он. – А ведь обещали, обещали!

– Что за черт, – прошептал Савелий.

Кириллу нечего было ответить, да и не требовалось отвечать.

Веришь ты в мистику, темные силы, потусторонний мир или нет, но лишь безумец сейчас рискнул бы подойти к тому существу, что пряталось в темноте, не решаясь выйти к огню и свету. Можно сколько угодно считать себя скептиком и материалистом, но когда ты на краю земли, в лесу, близ заброшенной деревни, в сотне километров от ближайшего поселка, а из чащи на тебя смотрит невесть откуда взявшееся чудовище, инстинкт будет вопить: «Стой где стоишь, будь на свету, дождись утра, бодрствуй, не смей спать!»

Так друзья и поступили.

Хорошо, что дров запасли достаточно, не нужно было идти за ними в лес. Просидели всю ночь возле костра, подкидывая ветки, не давая огню погаснуть. Спать не хотелось, какой уж сон. Жуткое существо, прикидывавшееся Петровичем, до рассвета бродило у края леса, не выходя на поляну, время от времени призывая Кирилла и Савелия, уговаривая погасить пламя.

С первыми лучами солнца порождение тьмы сгинуло без следа. Друзья, дождавшись, когда окончательно рассветет, собрали палатку, погрузились в машину и поехали прочь, точно зная, что это была последняя их ночевка у озера.

Показалась Вороновка.

– Помнишь, он все про обещание говорил? – задумчиво спросил Кирилл.

– И что?

– Мы вправду обещали не бросить, похоронить. Но не было нас давно, и он мог…

Кирилл умолк. При свете дня все казалось несусветной дикостью. Может, Петрович спятил в одиночестве, а они испугались больного человека! Не может же покойник по лесу разгуливать?! А ночью казалось: может, еще как.

– Надо заехать, – решительно проговорил Кирилл, – зайти к нему, посмотреть, что там. Вчера еще следовало бы.

Савелий не спорил, заглушил мотор перед домом старика.

Привезенные из города гостинцы так и лежали на столе пестрой кучкой. Друзья толкнули дверь, и она поддалась. В сенях был странный запах, сладковатый, но сухой, так пахнут давно увядшие цветы.

Петрович лежал на полу посреди комнаты, которую именовал «залой». Смерть застала его, когда он, должно быть, собирался отправиться в лес. И сапоги на нем были, и куртка-дождевик, которую Кирилл и Савелий ночью видели. Умер, по всей видимости, очень давно; перед потрясенными друзьями было высохшее тело: скелет, скалящийся череп с остатками волос.

– Он хотел, чтобы не оставляли его гнить брошенным, забытым, – сдавленно проговорил Кирилл.

– Мы не знали, не могли знать, что Петрович…

Друзья посмотрели друг на друга.

– Нужно похоронить его, – сказал Савелий.

– По всем правилам, – подхватил Кирилл, – отпеть и все такое, чтобы… – Он тяжело сглотнул и договорил: – Чтобы он не бродил по лесу. Чтобы лежал мирно, и душа упокоилась.

… Кому другому, может, и не удалось бы. Сложно вызвать священника, привезти гроб, крест и все необходимое в деревню, которой уже и на карте нет. Но деньги решают и не такие проблемы.

Кирилл и Савелий устроили Петровичу хорошие похороны, упокоился он на местном кладбище, возле жены, которая умерла давным-давно, и дочери, скончашейся в младенчестве. Других деток, как Петрович говорил, бог не дал. Нашли в ящике документы его, чтобы на кресте написать имя, фамилию, даты (вторую приблизительно, конечно, только год). И отпевание было, чтобы душе легче в иные пределы уйти, и даже поминки. Дом Петровича заколотили, на дверь замок повесили: нет, мол, хозяев. Ушли.

Так последний житель окончательно покинул Вороновку, и деревня умерла теперь уж совсем, полностью.

Кирилл с Савелием думали как-нибудь приехать в эти края. Ненадолго, просто озером полюбоваться, могилу старика Петровича навестить, но так и не собрались никогда…

Кошмар в наследство

Зося умерла внезапно, очень молодой. Тридцать только-только исполнилось.

«Какое несчастье! – шептались люди на похоронах. – Жалко бедняжку. Мужа недавно похоронила, а следом за ним и сама ушла!»

Возле гроба в обнимку рыдали старшая сестра покойной Марина, племянница Даша и лучшая подруга Ируся. Никто из них не ожидал, что Зося не доживет до лета.

Марина была на двенадцать лет старше Зоси, заменила сестренке родителей после ранней трагической смерти матери и отца. И теперь Марине казалось, что злой рок преследовал Зосю: родителей потеряла в детстве, замуж вышла по большой любви, но прожили с мужем всего ничего – он умер, а теперь и…

– В отпуск хотела, на море, – тряслась от слез Ируся, – а оно вон как вышло.

Даша тоже не могла уместить в голове смерть тети. Собственно, тетей она ее и не называла, только Зосей. Пока была суета с похоронами – место на кладбище, гроб, отпевание в церкви и прочие скорбные дела, – она не успела толком осознать, что произошло.

А произошло страшное, и теперь это страшное навалилось, придавило.

Спустя примерно три месяца Даша переехала в Зосину «однушку». Квартира досталась по наследству Марине, и было решено, что там поселится Даша. Она только-только окончила институт и устроилась на работу, офис был поблизости. У Марины