Подобные процессы происходили и в других странах мира, и что самое неожиданное, и в Советском Союзе с его социалистической и плановой системой хозяйствования, почти изолированной от мирового рынка.

…

Советский Союз, так же как и Соединенные Штаты, вышел на «глиссаду» примерно в 1980 г. Но смог продержаться всего 5 лет, а потом продолжил снижение, которое еще через 5 лет закончилось падением и крахом СССР. Это, конечно, грубое сравнение, но, тем не менее, оно дает представление о существующих закономерностях.

Покупательная способность рубля [673] и внешний государственный долг СССР, в % от ВВП (по ППС)

…

В период правления М. Горбачева в СССР была также испробована попытка монетарного стимулирования спроса за счет повышения ставок и окладов. Денежная эмиссия всего за 5 лет с 1985 по 1990 г. выросла почти в 10 раз, а за 10 месяцев 1991 г. — еще в 3 раза [674]. Однако из-за структурных перекосов промышленность не смогла обеспечить адекватного предложения. Результатом стал рост товарного дефицита и углубление кризиса, приведшего в итоге к падению СССР.

Макроэкономический смысл отсроченной инфляции выражался в искусственном стимулировании увеличения спроса, впервые начатом Р. Рейганом в 1981 г. Расширение спроса обеспечивалось главным образом за счет увеличения кредитования и сокращения сбережений. Дополнительными мерами стали снижение налогов, дерегулирование и приватизация, которые служили увеличению гибкости и емкости рынка.

Государственный долг, долг домохозяйств и уровень сбережений в США, в % от ВВП [675]

За счет искусственного стимулирования спроса к 2007 г. объем потребления американцев более чем удвоился относительно реального уровня и распределения их доходов. И такое стимулирование спроса было неизбежным.

…

Что ждало Америку и мир в противном случае? Согласно расчетам Дж. Мейкина, если бы американцы не расходовали, а сберегали лишь треть от реального уровня 1990-х, т. е. 5 %, ежегодные расходы снизились бы на 350 млрд долл. Соответственно, ВВП сократился бы на 3,5 %, что надежно гарантировало бы экономический спад на многие годы вперед. К подобным выводам приходил и Д. Рихебэхер, по его мнению, если восстановить сбережения на уровне лишь половины того, что было после войны, Америка к середине 1990-х гг. получила бы самую глубокую и сильную рецессию за весь послевоенный период [676]. В такой же рецессии оказался бы и весь мир.

В 1990-х гг. Америка, находившаяся уже на краю пропасти, неожиданно получила второе дыхание. Его источником, по словам П. Кругмана, стал «технологический бум и некий фантом, который толкал экономику вперед» [677]. Этим фантомом стало падение СССР, которое вместе с доткомовским и ипотечным бумом принесло вполне материальные дивиденды, выразившиеся, в частности, в стремительном росте иностранных инвестиций в США и снижении темпов роста американского государственного долга.

Прирост иностранных инвестиций и государственного долга США, в % от ВВП [678]

«Новая эпоха процветания» закончилась «15 сентября 2008 г., когда рухнул Lehman Brothers, что, по мнению Д. Стиглица, может стать таким же символом краха рыночного фундаментализма, каким для краха коммунизма является падение Берлинской стены » [679]. «Вашингтонский консенсус», определявший мировое развитие на протяжении почти 20 лет, зашел в «Вашингтонский тупик». «Наша страна потеряла право оставаться моральным и интеллектуальным мировым лидером… », — констатировал нобелевский лауреат в 2009 г. [680].

А между тем «кризис не закончился, — предупреждает Д. Стиглиц. — До этого еще далеко. То, что происходит сейчас, похоже на замедленное крушение поезда… По обе стороны Атлантики оптимизм, царивший в начале этого десятилетия, к его концу вновь сменился мрачными ожиданиями… » [681] Пример подобных ожиданий дал в 2009 г. австралийский экономист [682] С. Киин, который на основе созданной им модели пришел к выводу, что «благодаря порокам монетарной теории Фридмана, однажды Гринспен-Бернанковский Федеральный Резерв может быть заслуженно обвинен в гораздо более масштабном кризисе, чем кризис 1929 г.» [683].

Ресурсы развития, двигавшие человечество последние 30 лет, подошли к концу, а проблемы, накопившиеся за этот период, наоборот обострились до предела.

…

И здесь одни, такие, например, как П. Кругман и Дж. ДеЛонг в США, Ф. Штокер в Китае, X . Солана в Европе, все надежды на спасение возлагают на продолжение наращивания государственного долга [684] . Однако перспективы этого пути, по мнению нобелевского лауреата М. Спенса, недолговечны и таят серьезные угрозы будущему: «многие развитые страны построили свое текущее процветание на угрожающих размерах государственного долга и еще больших недолговых обязательствах, являющихся причиной неустойчивой модели роста. Большинство из нас, я верю, неосознанно делали выбор, который негативно воздействует на будущие поколения. Неполное знание о последствиях нашего выбора, очевидно, несет ответственность. Мало того, встав однажды на путь необеспеченных обязательств, трудно уйти с него, поскольку в переломной точке грядущее поколение будет вынуждено платить за прошлые обязательства и одновременно начинать финансирование будущих» [685].

Другие, как, например, Д. Мойо, для решения проблемы рассматривают возможность объявления дефолта по внешним долгам . Дефолт — старый и хорошо проверенный способ, к которому периодически прибегали почти все развитые страны мира. Соединенные Штаты, например, в XX в. неформально объявляли дефолт два раза — в 1933 г. и в 1971 г., когда отказывались от золотого обеспечения доллара. Третий дефолт, как и прежние, приведет к ослаблению доллара, за чем, очевидно, последуют валютные войны, подобные тем, которые в 1930-х гг. стали одной из причин Второй мировой войны, а в 1970-х гг. — стагфляции. Третья валютная война приведет к не менее серьезным последствиям. Мало того, на этот раз она способна окончательно похоронить и сам доллар, поскольку, с одной стороны, ему уже некуда падать, а с другой, нечем остановить это падение.

Особую остроту современному экономическому кризису придает происходящая одновременно эрозия «государства всеобщего благосостояния»: «сегодня в Америке верхний 1 % богатейших фамилий владеет около 35 % всего национального богатства, в то время как нижние 90 % — около 25 %. «Но еще большее беспокойство, — считает З. Бжезинский, — вызывает то, что основная часть современных конгрессменов и сенаторов, а также представителей высшего эшелона исполнительной власти относятся к категории супербогатых или этому 1 %». С другой стороны, кризис демократии привел к феномену массового политического пробуждения. «Возмущение властью и привилегиями развязывает популистские страсти, взрывной потенциал которых чреват международными беспорядками большого масштаба», — предупреждает Бжезинский [686].