Порядочность в писаниях – их художественная подлинность. Над нею всю жизнь бьются труженики слова. И главное в этой битве – не стилистические достижения, а то, что по-английски звучит как mental strength – внутренняя крепость, душевное стояние. Вряд ли мы можем представить, какие муки пережил Достоевский, выводя своих героев. Можно ли забыть страдания детей из его романов и повестей?..

Возвращаясь к теме этого послесловия, скажем, что у Галины Щербаковой не находилось душевных сил на то, чтобы, к примеру, ввести в свою прозу тему преступлений против детей. «Не потому что мне противно, просто у меня не выдерживает сердце, когда я начинаю рассказывать об этом. Ведь о таком нужно писать, чтобы нутро защемило, или не писать вовсе».

«…Как достоверно написать о чем-то, не пропустив ситуацию «через себя»? – говорила писательница в интервью. – Иначе тебе не поверит читатель. А когда ты становишься – пусть на время – тем, о ком пишешь, что-то выходит. Правда, в тех случаях, когда пишешь о подлеце, впустить его в себя, конечно, сложно. Именно этим я сейчас и занимаюсь. Пытаюсь рассказать о женщине, которая живет по принципу: «Все можно». Она совершает тягчайшие преступления, будучи убежденной, что является глубоко нравственным человеком. «Заглотать», как я говорю, такую героиню крайне сложно – степень ее греха и порока столь велика, что во мне не умещается. Да и для здоровья опасно. Поэтому пока пишется трудно».

Да, на такие вот случаи действительно хорошо бы иметь «совсем вульгарное» сердце…

«Бывают писатели-романисты, вроде Гюго, Толстого, Достоевского, – пишет о Щербаковой один критик, – бывают писатели-рассказчики: Чехов, Гоголь, Уайльд.

Галина Щербакова – рассказчица».

Наверно, сама писательница с таким определением не спорила бы. Для нее, как теперь принято говорить, «культовой» сочинительницей была Фланнери О’Коннор, возможно, самая блистательная «рассказчица» минувшего века. Биографическое воспоминание: «…Довольно часто, лет с семи-восьми, я собирала вокруг себя своих сверстников и, рассказывая им очередную историю, естественно, придуманную мной, выдавала ее за произведение… Сервантеса, Пушкина, Толстого. Ну откуда им было знать, что это были мои собственные байки и что Толстой сроду ничего такого не писал».

– Я любила сам процесс макания в чернила, – признавалась рассказчица. – Даже придумала теорию биотоков, которые идут от руки в первое выведенное слово. Все-таки в этом есть что-то неведомое. Я и сейчас так считаю, хотя уже отказалась от чернил и взяла в руку шариковую авторучку. Но до мысли, что можно печатать на машинке, так и не доросла. Мне мои приятели говорят: «Дура, покупай сразу компьютер, больше успеешь». Как им объяснить покалывание в пальцах?..