– А мне дед всегда говорил, что примета есть: пауки деньги в дом несут.

– Тогда мне достались самые ленивые пауки в мире.

Клиент заговорил, да. И как быстро заговорил! Веста для убедительности держала перед его носом крупного и абсолютно мирного, зато уникально волосатого красно-черного паука с белым брюхом. Паук недовольно шевелил когтистыми лапами, клиент выкатывал на него глаза и захлебывался словами, если у Весты вздрагивала рука.

История оказалась короткой и омерзительной. Жена этого типа работала медсестрой в дорогой частной клинике широкого профиля. В эту клинику много лет назад поступила роженица – двадцатитрехлетняя сеньора Вальдес, супруга престарелого генерала Вальдеса. Родила крупного, крикливого и полностью доношенного мальчишку. Идеальный ребенок. Но пришли главный врач с директором, уединились с генералом, а затем все документы об этих родах оказались под грифом «Секретно!». Персоналу было велено на публике (вдруг спросят) говорить, что ребенок семимесячный и слабый. Оно и понятно – мальчик родился не через девять, а через семь месяцев после свадьбы.

Несколько лет спустя сеньора Вальдес вновь появилась в клинике. Заплатила сумасшедшие деньги за анонимный аборт на третьем месяце беременности. После аборта она добровольно стерилизовалась. Пока она выздоравливала – в анонимном отделении, – ее навещал приятный молодой человек, совершенно точно не ее круга.

Медсестры во всех клиниках и во всех странах любопытны и горазды посплетничать. Я это знала, поскольку одну из миссий прошла именно медсестрой… И вроде бы со слухов выходило, что замечательный сынишка Вальдесов никакого отношения к генералу не имел – старик женился на юной женщине, чтобы прикрыть ее внебрачную беременность. А залетела она то ли от конюха, то ли от тренера по верховой езде, служившего в доме ее родителей. То есть выдать ее замуж за отца ребенка было еще хуже, чем позволить родить без мужа. Ей нашли сговорчивого респектабельного старика. Но тайный роман не завершился – о чем свидетельствовал аборт. Трудно сказать, почему она так запустила беременность. Может, надеялась уговорить старого мужа признать еще одного ее ребенка. Так или иначе, стерилизация навсегда решила ее проблемы.

Мне было кисло. На Земле разглашение таких сведений никак не повлияло бы на политическую карьеру ребенка. И даже на отношение общества к женщине. Сплетен было бы много, за спиной бы шушукались, не без того, очень уж у нас любят похихикать над чужими постельными тайнами. Но непристойное происхождение никак не повлияло бы на голоса избирателей, вздумай Энрике баллотироваться в Сенат. И двери домов высшего света перед ним не закрылись бы – с чего это? Его мать из аристократической семьи, а что спуталась с конюхом – так еще и не то бывает. Правда, на Земле очень удивились бы, отчего она не вышла за конюха замуж – понятно, что не навсегда, строго ради узаконивания ребенка. Потом конюху дали бы отступных и пинка под зад. Или – приличное образование и место цербера в семейном бизнесе. Конюхи, знаете ли, разные бывают, иных не грех и оставить в роду.

Но в Эльдорадо это невозможно. Эльдорадо морально устарело. Причем устарело даже не по сравнению с нынешней Землей, а по сравнению с Мексикой двадцать второго, если не двадцать первого века. Латинские античные страсти были бы прекрасны, но только не вкупе со средневековой жестокостью. Хотя, честно говоря, античность тоже особым гуманизмом не страдала. Даже термин такой, «гуманизм», если и существовал, то применительно к гражданам – то бишь свободным мужчинам с местной регистрацией. Все остальные антропоморфные существа – женщины, рабы и варвары – людьми по определению не считались.

Эльдорадо… Я помню этот момент детского разочарования, когда поняла, что страна этически деградировала чуть ли не до восемнадцатого века. Понятно, что Рассеяние и Катастрофа в принципе отбросили нас назад. Но не до такой же степени! В университете наш преподаватель по этике как-то обронил на семинаре – якобы невзначай, мимоходом обронил, – мол, есть мнение, что на примере Эльдорадо мы наблюдаем процесс замирания. Замершая цивилизация – что может быть ужасней! Причем ведь на Земле эта культура была одной из самых ярких и многообещающих.

Говорят, что разведчик должен любить своего врага. Я слушала этого мерзавца, привязанного к трем деревьям, и очень хорошо понимала, что больше не могу любить Эльдорадо.

Пора валить.

Я слегка надрезала веревки, которыми мы связали клиента. Меньше чем за час он не распутается. Напугав его приличествующими к случаю обещаниями – вроде скормить тараканам, если вздумает болтать, – мы погрузились в машину и отбыли.

– Ты так расстроилась, словно хотела замуж за сына генерала, а он оказался сыном конюха, – заметила Веста.

– Какой сейчас век?

– Ты это к чему?

– К тому, что это дикость. Ты можешь себе представить, чтобы на Земле, в Куашнаре, да даже в Шанхае человека можно было шантажировать такой фигней? Какая разница, чей он там сын. Его родители не врали друг другу. Старый генерал воспитывал парня как своего – извини, я видела эту семью, там даже намека нет на презрение к бастарду.

– Жизнь есть жизнь, – философски сказала Веста. – На Земле и в Куашнаре, я уж молчу про Шанхай, какие-нибудь свои недостатки есть. Рай земной не существует, Долорес. Надо жить там, где живешь, и с тем, что есть. А революции в общественном мнении пусть совершают ребята вроде Энрике Вальдеса. Нам с тобой это ни к чему.

До города мы доехали почти в молчании, лишь изредка перебрасываясь вялыми репликами. На прощание Веста сказала мне:

– Долорес, хочешь умный совет? Плюнь на деньги, устрой себе выходной, выспись как следует.

Можно подумать, от того, что я посплю лишних три часа, Эльдорадо резко кончится и я открою глаза на нашей территории.

– Конечно, Веста. Я так и сделаю. И вправду что-то устала.

– Вот и молодец. И кончай хандрить, тебе это не идет.

Она похлопала меня по плечу и пошла к своему дому. Я проводила ее взглядом и поехала работать.

А как еще убить время в этом чертовом Эльдорадо?

* * *

Я ни капельки не волновалась в воскресенье. Подумаешь, как будто мне впервые придется участвовать в великосветской показухе! Уж, наверное, это не сложнее, чем затяжные балы на Сонно.

Пьяных точно будет меньше.

Работать с Хосе оказалось сплошным удовольствием. Мы встретились в среду, я вручила ему отчет о поездке на Заячий плес, а он отметил, что мои рапорты приятно читать – ничего лишнего и написаны хорошим литературным языком. После чего вручил мне инструкции касательно воскресной прогулки. Инструкции шикарные. Там было все, о чем можно мечтать. Полный список персон, которые теоретически могли появиться, поскольку входили в круг общения Энрике Вальдеса и умели ездить верхом; на всякий случай упоминались и те, кто верхом не ездил, но мог прийти на пикник. К каждому имени прилагалась биографическая справка, психопортрет и малодоступные для простых смертных данные: о мелких правонарушениях вроде парковки в неположенном месте, о состоянии банковского счета; о династических и политических перспективах. Чтобы я не ломала мозги, гадая, кто же из этого сонма наиболее угоден нашей разведке, кого надо отрекомендовать сеньоре Вальдес для допуска в дом, Хосе всех перечислил. И даже выделил мне деньги на текущие расходы.