— Увы, мисс Грейс, вы правильно поняли меня. Вы, вероятно, чувствуете боли внутри, лечение скоро избавит вас от них, но полностью вернуть вам здоровье не в моих силах.

Доктор явно мечтал оказаться где-нибудь подальше от этих наполненных ужасом глаз.

Она не закричала и не забилась в истерике, как поступила бы изнеженная светская дама. Тяжесть понимания случившейся трагедии словно бы придавила Грейс, и дальнейшие слова доктора и причитания матери доносились до нее будто сквозь толстую бархатную портьеру.

Кажется, она снова лишилась чувств, во всяком случае, зрения и слуха, так как в следующий раз, когда она смогла осознавать происходящее вокруг, доктор подносил ей флакон с нюхательной солью, а Кэтрин продолжала плакать, но уже уткнувшись в подол платья сидящей на табурете миссис Эттон.

— Я думаю, вам лучше сейчас остаться одной, — мягко сказал доктор.

Грейс была благодарна ему за то, что он понял ее желание, но Кэтрин и миссис Эттон с одинаковым удивлением посмотрели на доктора Мейзенброка.

— Но… как же… мы ведь помочь ей хотим, — прошептала миссис Эттон, а Кэти слишком ослабела от слез, чтобы выговорить хоть слово.

— Ваши слезы ей не помогут, — с прежней резкостью ответил старый доктор. — Ей нужно побыть в одиночестве, успокоиться и постараться понять, что все могло закончиться гораздо хуже. И вы, мисс Бьюмонт, и она чуть не погибли, так же, как и ваш кучер… А теперь идемте. Мисс Бьюмонт, я дам вам капли, этак вы совсем себя доведете, нельзя столько плакать. Скоро приедет ваш отец и заберет вас домой…

— Нет, нет! — Кэти хотелось громко крикнуть, что никто не смеет отрывать ее от Грейс, но голос ее был едва слышен.

— Прошу вас, не спорьте, мисс Бьюмонт, у меня достаточно больных, которым нужно мое внимание. — Доктор помог девушке подняться и буквально вытолкнул ее из-за ширмы. — Когда вы успокоитесь, приедете повидать подругу. Думаю, она пробудет здесь еще довольно много времени.

Миссис Эттон поцеловала дочь в лоб и послушно вышла вслед за доктором, шепотом бормоча молитвы за единственное чадо. Грейс осталась одна со своим горем.

Радость от благополучного избавления от опасности померкла, но не о себе была ее самая горькая мысль.

— Уильям! Как я смогу сказать ему об этом? — шептала она, невидящим взглядом скользя по потолку вслед за движением солнечного луча. — Он так хочет, чтобы у нас было много детей… А его отец просто не переживет, если узнает, что ему никогда не дождаться внуков.

Слезы катились и катились по щекам девушки до тех пор, пока не вернулся доктор.

— Я так и думал, что вы терзаете себя, милая, — укоризненно пробормотал он.

— Но как мне теперь жить, доктор? — прошептала Грейс.

— Я скажу вам. Сначала надобно выздороветь и вернуться домой, а там вы уж и подумаете, как жить дальше. Это большая утрата для любой женщины, но всегда ведь можно усыновить какого-нибудь несчастного сироту… Или выйти замуж за вдовца с малолетними детьми… А теперь выпейте вот это, лекарство поможет вам заснуть, а когда вы снова проснетесь, все вокруг уже не будет казаться таким мрачным, сами увидите.

— Но я… — Грейс неохотно проглотила микстуру и слабеющим голосом спросила: — А как бедный Перкинс и Чарри?

— Малому здорово досталось, но мозги у него не вылетели на дорогу. — Юмор доктора был весьма своеобразен. — А старика здорово тряхнуло при падении, несколько дней ему следует полежать в постели с грелками и подкрепить здоровье стаканом-другим доброго портера. Вам всем повезло, что преподобный Фаулер отказался ночевать в Леймуте и решил добираться все-таки до Марбери, несмотря на темноту.

— А кто это? — пробормотала Грейс, но ответа уже не услышала.

Благотворный сон сморил ее. Во всяком случае, доктор считал, что он должен быть таким, поскольку во сне девушка не помнила о своем несчастье, в отличие от бодрствующей мисс Бьюмонт, похоже, навечно поселившей в сердце чувство вины.

Проснулась от тяжелого, муторного сна Грейс вечером или даже ночью, солнце уже не пронизывало бликами потолочные балки. Кое-где за ширмами светились желтоватые пятна — это горели свечи у кроватей больных, где дежурили сиделки из трудившихся в лечебнице мирянок или монахи, но большая часть обширного зала была погружена в темноту.

Девушка с трудом повернулась на бок, чувствуя, как занемела спина, и боль снова дрожью пробежала по телу. Похоже, еще нескоро получится встать с кровати. Но разве это теперь имеет значение? Вернется ли она домой или останется здесь, ее несчастливая судьба всегда будет рядом. Грейс попыталась молиться, однако утешение не приходило. Так было, когда умер отец, и ей понадобилось немало времени, чтобы снова начать радоваться жизни.

«Я не должна показывать матушке и Кэти, как мне горько чувствовать себя пустоцветом, который никогда не принесет плодов. Ради близких мне следует скорее снова стать безмятежной и спокойной. Но, боже, как это тяжело… Мне придется похоронить надежды на счастье, любовь… И чем раньше я это сделаю, тем быстрее придет успокоение». — С такими мыслями Грейс провела время без сна до самого утра.

Боль не оставляла ее еще долгие дни, и все это время Кэти и миссис Эттон поочередно проводили время около ее постели. Кэтрин не смела смотреть в глаза подруге, понимая, что может лишь бесконечно плакать и просить прощения.

— Ты ни в чем не виновата, Кэти. — Грейс еще и утешала ее! — Это Всевышний посылает нам испытания, и мы должны переносить их достойно. Я никогда не буду упрекать тебя или таить обиду, милая, поверь мне.

Матушка изо всех сил старалась подбадривать свое дитя, но понимала, что и от ее поддержки сейчас мало толку. Получить такой удар, когда, казалось бы, только-только начинается новая счастливая жизнь, — как найти в себе силы пережить его?

Как-то больную зашел навестить преподобный Фаулер. Грейс уже знала от Кэтрин историю их спасения и постаралась выразить свою благодарность викарию.

— Помогать ближним — наш долг, дитя мое, а для пастыря этот долг удваивается, — мягко отклонил он все попытки Грейс. — Если вы хотите порадовать близких, лучшее, что вы можете сделать, — поскорее покинуть сию юдоль печали и вернуться домой, к своей бедной матери.

Преподобный Фаулер оказался высоким, крупным мужчиной, еще не старым, лишь недавно миновавшим сорокалетний рубеж, и, похоже, вполне обеспеченным собственными средствами, поскольку приход Марбери вряд ли способен был принести ему солидный достаток.

Грейс слышала от доктора Мейзенброка, что преподобный уступил свой процветающий приход племяннику, а сам предпочел уединение Марбери, чтобы воплотить в жизнь задуманный труд о выдающихся деятелях нашей англиканской церкви. Очень хорошо образованный человек со светскими манерами, Фаулер легко сошелся с наиболее почтенными семьями Марбери и окрестностей, а его лишенные вычурности проповеди, подкрепленные понятными жизненными примерами, быстро открыли ему путь к сердцам простого народа.