резкого торможения. Но Джек не успел этому порадоваться. Вцепившись в руль, он все же ухитрился сам не вылететь в ветровое стекло. Удар последовал сзади. Ствол карабина пришелся ему над ухом за долю секунды до того, как парень втиснулся между сиденьями, почти касаясь головой его головы.

Для постороннего взгляда это было бы редкое зрелище. Мужчина, завалившийся на руль, стекающая по шее струйка крови, а на нем другой, почти горизонтально, ног не видно под грудой бумаг и одежды. И все же этот второй первым пришел в себя.

* * *

Джек очнулся от ощущения близкой опасности. Открыв глаза, он увидел лишь расплывчатую картину, длинную серую ленту дороги, в конце которой росло красное пятно. Его правая рука вытянулась, нащупывая рядом успокаивающее присутствие спящего тела. Он произнес имя сына: «Уолден» — и попытался подтянуть его к груди и обнять. Красное пятно приближалось, вишнево-красное, dark cherry metallic. Джек сощурил глаза в ожидании удара. Это было как подземная волна, землетрясение, его встряхнуло до глазниц, до зубов. Око за око, зуб за зуб — он чувствовал, как они отделяются от него, он отдал всё.

Несколько минут он лежал, ошалевший от долгих содроганий, пронзавших ему череп. Боль была острая. Левая рука нырнула в карман и тут же нащупала тюбик. Он выдернул пробку и проглотил две таблетки. Потом, сам того не желая, пощупал кости над ухом. Накатила паника, когда он обнаружил, что там нет волос, только шершавая и влажная поверхность. Поднеся пальцы к лицу, он увидел, что они в крови. Он снова провел пальцами над ухом и сообразил, что на рану наклеили пластырь.

Джек снова закрыл глаза и подождал, чтобы унялось сердцебиение. В темноте вспоминалось легче. Проплыли мимо ворота и оштукатуренные каменные столбы, приблизилось ветровое стекло, руль сдавил грудь, а потом — взрыв в голове. Теперь он был заперт здесь. Раздвинув веки на миллиметр, он заключил, что это вряд ли подвал — слишком много света (слабого, тусклого, просачивающегося в щели или занавешенное слуховое окошко). Было жарко и сыро.

Теперь ему хотелось смотреть. Он увидел справа большую стиральную машину, белую, покривившуюся, и в ноздри ему вдруг ударил запах не очень чистого белья. Да оно, кажется, и висело прямо над ним на веревках. Сначала ему показалось, что полотенца серы от грязи, потом он подумал, что рой мух уселся на развешенное белье. Он несколько раз моргнул. Когда мельтешение черных мушек успокоилось, Джек понял, что это печатный шрифт, буквы на газетной бумаге. Листы были прикреплены к нейлоновой веревке разноцветными пластмассовыми прищепками. Были там и фотографии, а на фотографиях — вишнево-красный «Шевроле» (даже на черно-белых снимках Джек видел его вишнево-красным).

Он сделал отчаянное усилие, чтобы подняться. Он хотел встать и сорвать все это. Что-то держало его ногу. Подтягивая ее к себе, он услышал скрежет металла по бетонному полу. Железный браслет был застегнут на его левой лодыжке и натягивал короткую цепь. Джек откинулся назад, и сноп искр вдруг взорвался подо лбом. В сумятице мыслей мелькнуло слово «прачечная». Это была прачечная.

Двигаться Джек не мог, видеть не хотел; он стал слушать. Он расслышал какие-то шорохи в доме, но такие далекие, такие тихие, что вряд ли они что-нибудь значили. Непрерывный стук в висках был гораздо громче, чем любые звуки извне. Доктор не велел ему принимать больше трех таблеток в день (утром, днем и вечером), но доктор не предвидел, что его оглушат стволом «ремингтона» (ему вдруг представилось, как это произошло: похоже на удар в бильярде, только вместо шара — его голова). Он сначала полез не в тот карман, искал в правом то, что было в левом. Тюбик. Зубами сорвав пробку, он проглотил еще две таблетки.

Странно зудели кончики пальцев. Джек снова обшарил карманы, сначала пиджака, в том числе нагрудный и внутренний, потом брюк. Его обыскали, ему ничего не оставили, только тюбик, который он встряхнул, прикидывая, сколько осталось таблеток. Они опустошили багажник, опустошили сумку и все папки, опустошили мои карманы. Единственное, что их не интересует, — это деньги. Никогда он не чувствовал себя до такой степени уязвимым, можно даже сказать сломленным. Во власти парочки чокнутых (что думает обо всем этом мать, он не знал). Однако Джек не очень беспокоился за себя. Он давно понял, что Краудеры не собираются мстить непосредственно ему. Он не мог защитить Уолдена, вот что было ужасно.

Надо было увезти его куда угодно, только не в Перу. Подальше. Не сюда. Не на эту поляну.

Лес, до которого он добирался часами, уже не казался ему таким далеким. Несмотря на десятки миллионов деревьев, шесть тысяч озер и прудов и шестьдесят тысяч километров горных ручьев и рек, он стал в его мыслях лишь тесным игровым полем. И бревенчатая хижина посередине походила на флажок, обозначающий лунку на траве поля для гольфа.

Это не я в их власти, это Уолден.

Он вытянул шею, чтобы рассмотреть конец своей цепи. Она была прикреплена к большому кольцу, вцементированному в тяжелую бетонную плиту: наверно, под ней был спуск в подвал. Будь он свободен, пожалуй, смог бы ее поднять. Но зачем? Эта штука наверняка весила больше, чем ядро каторжника. А приложенного усилия хватило, чтобы вызвать у него головокружение и тошноту. Он стиснул зубы и сглотнул, чтобы успокоительные не пошли наружу.

Таблетки подействовали. Он принял больше разумной дозы и погрузился в дремоту, близкую к коматозному состоянию. Так оно и лучше, потому что, как только к нему мало-мальски возвращалось сознание, он чувствовал себя словно в тисках между головной болью и страхами. В минуту просветления он подумал, что Краудеры не только безумны, они еще и глупы. Это же надо быть полным дебилом, чтобы сделать то, что они сделали, поставив его лицом к лицу со своим преступлением. «УБИЙЦА НА КРАСНОМ ШЕВИ». Ворвавшийся невесть откуда сквозняк надувал газетные листы, на которых уместились все подробности страшного несчастного случая.

Несколько часов спустя (сколько?) он услышал скрежет и понял, что кто-то отодвигает засов, поворачивает ключ. Он приготовился принимать гостей.

Джек с трудом привстал и оперся на локти. Он не хотел, чтобы его застали лежащим, он не убитое животное. Даже в цепях он был готов им противостоять. Бесполезно взывать к их разуму, надо было их напугать. Сказать, что перед отъездом он указал, куда отправляется, и оставил инструкции на случай, если он не будет подавать признаков жизни. Сказать, что они проведут остаток жизни в тюрьме, и отец, и сын, а