– А мы рады встретиться с вами, инспектор, – ответила леди Хардкасл. – Берегите себя, хорошо? И передайте наш привет миссис Сандерленд.

– Непременно передам. Спасибо. Хотя должен предупредить вас, что стоит мне упомянуть ваше имя, как моя жена опять начнет меня пилить, донимая просьбами пригласить вас на ужин.

– Тогда нам придется решиться принять ее приглашение. Мы не можем допустить, чтобы вас кто-то пилил, даже из самых компанейских побуждений.

Он кивнул в знак прощания и, лавируя между столиками, двинулся к вешалке, стоящей у двери, и, надев свой котелок, вышел на стылый февральский воздух и пропал из виду.

Мы задержались еще на несколько минут, допивая остатки кофе и пытаясь решить, что нам предпринять дальше.

– Да, кстати, мы совсем не говорили о сегодняшнем собрании ЖСПС, – заметила леди Хардкасл. – Что ты об этом думаешь? Пойдем?

– Если туда пойдете вы, я с готовностью присоединюсь, – отвечала я.

– Иными словами, твой ответ «нет», верно?

– Ну, скорее, я ответила бы: «Нет, миледи, благодарю вас», но суть была бы та же. Мы уже бывали на собраниях суфражеток, и, по правде сказать, меня не надо убеждать в том, что женщинам необходимо предоставить избирательные права. Как и каждому взрослому жителю нашей страны. Ведь ничего нового они нам не скажут, верно? Так что, если мы и захотим пойти на это собрание, только затем, чтобы продемонстрировать нашу солидарность.

– Ты, конечно, права, – согласилась моя хозяйка. – Вероятно, это собрание навеет на нас отупляющую скуку, но было бы полезно лишний раз показать этим дамам, что мы поддерживаем правое дело. Ведь нам может пригодиться их помощь.

– Как я уже говорила, миледи, я готова пойти туда, если пойдете вы. Там будет хорошее освещение, а значит, я смогу заняться шитьем.

– А что, если мы останемся там до того, как они сделают перерыв, чтобы угоститься чаем и печеньем, и незаметно уйдем? А по дороге домой мы могли бы прихватить жареной рыбы с хрустящей картошкой.

Она оставила на столе несколько монет – плату за наше угощение и щедрые чаевые – и мы начали собирать вещи. Мы уже собирались встать и выйти, когда зазвонил установленный над дверью колокольчик и в кофейню, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, вошел ее шарообразный хозяин, мистер Освальд Крейн.

Навстречу ему поспешила официантка, чтобы рассыпаться мелким бесом, пока он будет обозревать свои владения. Когда его взгляд упал на меня, самодовольная хозяйская улыбка тут же сползла с его лица.

– Что тут делают эти две женщины? – резко спросил он.

Официантку явно ошарашил его суровый тон и слегка озадачил его странный вопрос.

– Они ели карамельные булочки и пили кофе, мистер Крейн, – неуверенно ответила она. – А еще они поговорили с одним из посетителей. Он подошел к ним после того, как вышел его сосед.

– Не выдумывай, – огрызнулся Крейн. – Выведи их вон.

– Не беспокойтесь, дорогая, – сказала леди Хардкасл. – Мы уже закончили и как раз собираемся выйти. Спасибо за прекрасное обслуживание. Вы были очень внимательны.

– Леди Хардкасл и ее служанка – да, миледи, не воображайте, что я не знаю, кто вы такая на самом деле – нежеланные гостьи в моих кофейнях, – объявил мистер Крейн. – Ты меня поняла?

– Да, сэр, – ответила официантка, сделав смущенный книксен.

Тут до мистера Крейна дошло, что он пропустил нечто важное.

– Погоди-ка, – вновь обратился он к официантке. – Они говорили с одним из посетителей? С кем?

– С инспектором Сандерлендом из Департамента уголовного розыска, – ответствовала официантка, гордая своей осведомленностью. – Прекрасный джентльмен. Он заглядывает к нам часто. И всегда очень вежлив.

Красное лицо мистера Крейна слегка побледнело.

– Не беспокойтесь, мистер Крейн, – сказала леди Хардкасл. – Он спрашивал нас только о том, где вы были вечером двадцать пятого января, во вторник. А мы понятия не имели, где вы могли быть в тот вечер. Уверена, он еще задаст вам этот вопрос.

Мистер Крейн поспешно увел нас в незанятый угол кофейни. Это место было так же хорошо видно, как и то, на котором он стоял прежде, но ему, похоже, почему-то казалось, что здесь другие посетители не услышат наш разговор.

– Послушайте, Хардкасл, – начал он, говоря с куда меньшим напором, чем, вероятно, хотел, – у вас нет никаких доказательств того, что гнусные инсинуации Брукфилда по поводу моей жены соответствуют истине, и, если вы станете пересказывать их этому инспектору…

– Сандерленду, сэр, – подсказала я.

– … этому инспектору Сандерленду, я подам на вас в суд за клевету.

– Это мы еще посмотрим, – сказала леди Хардкасл. – Но, как я уже говорила, предметом его интереса была не ваша жена. А то, где обретались вы сами в тот вечер, когда погиб Кристиан Брукфилд.

– В тот вечер, когда… Послушайте, я не имел никакого касательства к этому ужасному пожару, и вы должны так ему и сказать.

– Но нам, как и ему, неизвестно, где именно вы были в тот вечер, – заметила моя хозяйка. – Так что мы ничего не сможем ему сказать.

– Тот вечер я провел дома, можете ему так и доложить.

– А ваша жена может подтвердить ваши слова?

– Моя жена… в тот вечер ее не было дома.

– В таком случае, как насчет ваших слуг?

– Да, да, уверен, что они могут все подтвердить. Почему бы вам не спросить их самой? Я не имею никакого отношения к этому делу.

– Благодарю вас, мистер Крейн, – сказала леди Хардкасл. – Если мы увидим инспектора до того, как с ним поговорите вы, мы передадим ему ваши слова. И вы разрешаете нам опросить ваших слуг?

– Конечно. Мне нечего скрывать.

– Еще раз спасибо, мистер Крейн. До свидания.

С этими словами она повернулась к двери, и я последовала за ней. И только, когда приглушенный гул голосов возобновился, до меня дошло, как тихо было в кофейне, пока мы вели наш разговор.

Вечером мы снова приехали на автомоторе в Клифтон, чтобы посетить собрание местного отделения ЖСПС, проходящее в зале для собраний «Виктория» неподалеку от их штаб-квартиры. Сели в заднем ряду и устроились поудобнее.

Открывшая собрание леди Бикл поприветствовала присутствующих и представила им леди Хардкасл и меня, после чего заверила их, что мы предпринимаем все усилия, дабы очистить доброе имя Лиззи Уоррел, и надеемся уже в ближайшем будущем раскрыть это дело. Я не разделяла ее оптимизма, как не разделяла и ее оценки состояния самой Лиззи, которая, по ее словам, якобы пребывала в бодром расположении духа, когда мы навестили ее в пятницу. Однако мне было понятно стремление ораторши делать хорошую мину, несмотря ни на что, ведь уныние ничего бы нам не дало.