— Летать лучше над водой, — советует Александр Александрович.

— Безопаснее?

— Виды прекрасные.

— Я не видами любоваться вышел.

— Нет?

— У меня идея, — Леонид решил, что если у Рехина можно спросить совета наяву, отчего ж не сделать это и во сне. — Хочу поближе разузнать о Сером Доме. И о его обитателях. Во сне.

— Праздное любопытство, или как?

— Зависит от результата. Если то, что я вижу во сне — пустая выдумка, то и говорить не о чем.

— Не всякая выдумка пустая. Более того, пустых выдумок не бывает вовсе. Все они чем-то полны. Иногда истиной, иногда ложью, а чаще и тем, и другим.

— Тогда я полетел. Наберусь истины и лжи.

— Зачем же лететь, силы тратить? Волновое перемещение во сне куда эффективнее, нежели левитация. Мгновение — и всё. Нужно только детально представить пункт назначения, — и Рехин вернулся к шахматной доске.

Леонид ждал большего. Подробной инструкции, а лучше — прямого участия. Но это его сон, значит, и справляться придется ему же.

Он представил закуток в Сером Доме. Хорошо представил. Даже глаза закрыл. А когда открыл, оказался в полной темноте. Ни Рехина, ни света луны, ничего. Значит, удалось.

Он нащупал стены, дверь. Всё, как наяву. Тогда удалось, удастся и сейчас. Логики никакой, просто надежда.

Дверь его пропустила. Он вышел в коридор, где горела одна-единственная лампочка у лестницы. Экономят электричество.

Чтобы разогнать страх, слишком много страха — нехорошо, он попробовал лететь. Получилось, но сил уходило немало. Может, и с непривычки.

По лестнице он двигался через три ступеньки, воображая себя на Луне. Вот и первый этаж — по нашему, по российскому счислению. Вот и второй. Почему он выбрал второй? Наитие. Предчувствие. Или голоса, раздающиеся из-за полуоткрытой двери.

— Ну, что у вас по Свиридову?

Предчувствие не обмануло. Он оказался в нужное время в нужном месте. Во сне это бывает.

Он заглянул в кабинет.

Двое. Генерал и полковник. Генерал, понятно, спрашивает, а полковник держит ответ.

— Свиридов Леонид Аркадьевич, тридцати лет, холост, родился здесь, в Великогваздевске, затем родители переехали в Тюмень, где Свиридов учился в школе и технологической академии. Служил срочную в сухопутных войсках. Вернулся из Тюмени сюда четыре года назад.

Леонид прошел по кабинету. Генерал поднял голову, будто пёс, прислушивающийся к далёкому лаю, и только. Он очевидно был невидим.

— Один вернулся, — генерал вернулся к разговору.

— Один, родители остались в Тюмени.

— Пенсионеры?

— Оба служат, в смысле — работают. Отец в нефтяной компании на небольшой должности, мать учительница.

— Дальше.

Говорили оба негромко, но в пустом здании слышно хорошо. Что странно — при разговоре изо рта у обоих вырывался дымок, словно говорили они не летней ночью в нагретом за день здании, а зимой в чистом поле. Или в здании с отключённым отоплением. Или курили незаметно для него. Сигареты прятали, а дым выдавал.

Ладно, во сне и не такое бывает.

— По возвращении Свиридов работает инженером-технологом на колбасном предприятии Кренеевых. Купил однокомнатную квартиру, год назад сменил на приличную двушку за два миллиона с копейками.

— Крентеевы так хорошо платят?

— Платят неплохо, но на квартиру, конечно, не хватит.

— Откуда ж дровишки?

— Вероятно, дали родители.

— Вообще, как у Свиридова с деньгами?

— Среднемесячные доходы — тридцать тысяч, плюс-минус. У Крентеевых зарплата белая. Прежде доходила до пятидесяти, но кризис…

— Пожалей, пожалей.

— Жалеть его нужды нет. Кредиты не берёт, в долги не лезет, существует по средствам. На валютном депозите две тысячи долларов с процентами, второй год лежат.

— Либо наивный, либо рисковый.

— На дебетной карточке у Свиридова сто с лишним тысяч рублей. Последняя крупная покупка, ну, отностительно крупная — кондиционер в апреле этого года.

— Автомобиль?

— Нет автомобиля.

— Действительно, такому жалость ни к чему. Деньги есть, автомобиля нет. Автомобиль та ещё пиявка… — вздохнул генерал.

Пар от разговора опускался вниз, сизый, как сигаретный дым.

— Социально себя не проявляет. Интернет-профиль это подтверждает. Интересы — русские художники девятнадцатого века и биатлон.

— Сам рисует?

— Нет.

— Бегает на лыжах?

— Нет. Но его двоюродный брат олимпийский чемпион по биатлону.

— Тоже Свиридов?

— Нет, Фокс.

— Немец?

— В роду есть поволжские немцы.

— Интересно. Возможны комбинации. Нужно посмотреть, что за Фокс.

— Я пробовал, но данные по Фоксу закрыты. Кто им занимается, непонятно, но явно серьезные люди. Нужно писать отншение с обоснованием. И то не факт, что подпустят.

— Ладно, ты напиши, Хризантемов, напиши. От тебя не убудет. Давай далльше. Отношения с женщинами? Или…

— За последний год спорадически встречался с двумя девицами, обе незамужние.

— Параллельно?

— Последовательно.

— Что говорят окружающие?

— Конфликтов с соседями, на работе и вообще не отмечено. На больничном за три года не был не разу. Газет, журналов не выписывает. Держит собаку-водолаза, жалоб на собаку не поступало.

— Много осталось?

— Практически закончил.

Парок превратился в плотный дым, плотный настолько, что пол с ковровой дорожкой был едва виден. Но говорившие внимания на это не обращали.

— Получется, Свиридов — типичная овечка?

— Получается, товарищ генерал.

— Или хорошо законспирированный агент.

— Чей агент?

— Агент вообще, Хризантемов. В принципе. Фигура, требующая глубокой разработки. Овечки из камеры предварительного ожидания не исчезают и послания от экстремистских организаций не получают. Овечки нагуливают шерсть и ждут, когда их остригут.

— Так и он вроде бы нагуливает. В меру возможностей.

— Слова «вроде» в нашем языке быть не должно.

Они говорили и говорили, но Леонида бльше интересовал сизый дым. Дым разговора. Визуальное представление сказанных слов. Из кабинета дым куда-то уходил. Куда?

Он обернулся. Дым струился по полу вдоль коридора, по лестнице вниз. Кажется, он знает, куда текут разговоры в Сером Доме. Но кажется — одно, а знает — другое.

Оставив генерала и полковника, он пошел по струйке дыма, тугой и узкой, как пожарный рукав, подключенный к гидранту. Спустился по лестнице на самый нижний этаж. Тут тоже светилась единственная лампочка, но и этого хватало. Дым вел в камеру с колодцем. Тем самым, ведущим в подземный могильник.

Перед дверью ручеек стал плоским и широким. Иначе не проникнуть в щель у пола. Прямо сквозь дверь дым проникнуть не мог. А Леонид мог.

Проникнул.

В полной темноте он продолжал видеть. Контуры и линии, нарисованные белым карандашом на чрной бумаге. Но видеть — не главное. Главное слышать.

Там, внизу, он слышал шорохи. Ни писка, ни стонов, одни лишь шорохи. Но и этого было довольно. Ну да, сон. Специическая работа определённых участков мозга, и только. Но подойти к колодцу он не смел. Не потому, что не хотел. Хотел. Это и пугало больше всего. Колодец его