Мы с черепашьей скоростью тащились по глубоким, залитым жидкой грязью ямам. Если бы не полный привод и постоянно включенная вторая пониженная передача, то машина уже увязла бы по самую крышу. Проехать здесь можно было разве что на танке.

Мощнейший, трехсотсильный двигатель с трудом вытащил «эмку» на очередной пригорок, и Гарик выключил зажигание.

– Перегрев, – объяснил нам Игорь, словно мы сами не видели горевшую на приборной панели красную лампочку. – Даже электровентилятор не справляется!

– Да у нас на каждом колесе по тонне глины, – сказал я, выглянув в окно, – удивительно, что мы едем, тут бы даже «хаммер» застрял. Сколько мы уже прошли?

– Километров десять, не больше, – взглянув на одометр, ответил Горыныч. – А время – полдень, если так дальше пойдет, то до места мы доберемся только завтра. А ведь нам еще назад возвращаться!

Мишка с задумчивым видом сканировал треки на МРЗ-плеере. Остановившись наконец на песне «Рамштайна», Бэтмен закурил и изрек:

– А может, назад вернемся, пока не поздно?

– Миша, сейчас до цели ближе, чем назад, – проговорила Мария, отрешенно глядя через толстое бронестекло на размокшие поля. Девушку мучила скука. Плетемся и плетемся по грязи. Не так она себе представляла рейд по прифронтовой полосе осенью сорок первого. Но судьба не позволила Машеньке окончательно впасть в апатию. – А что это там летит?

Я машинально взглянул в указанном Марией направлении, и тут же расслабленность как ветром сдуло.

– А это, радость моя, называется «Мессершмитт-109». И хорошо, если он просто на разведке, а вот если на свободной охоте… То вполне может и бомбу сбросить, а увернуться в этом болоте мы не сможем!

– У нас же броневик! – ляпнула Мария. Ребята негромко рассмеялись, неотрывно глядя на приближающийся самолет. – А вдруг он нас не заметит?

– Да черта с два он нас не заметит! Мы тут торчим, как гнойный прыщ на заднице! – Гарик перестал стесняться в выражениях. – Серега, а ты «Иглу» уложил?

– Да, но только две штуки, – ответил я, открывая дверцу и выбираясь наружу. Ноги ушли в липкое месиво почти по колено. – Эх, пропали мои хромовые сапожки, – бормотал я, пробираясь к багажнику.

Мишка тоже вылез из машины, но сходить на землю не стал, а остался на подножке, глядя на небо:

– Засек, засек он нас, мать его арийскую через три землянки с посвистом и три отбойных молотка ему в задницу!!! Серега, давай быстрее, чего ты возишься!

Я, с трудом открыв заляпанный глиной багажник, достал из тайника трубу «Иглы» и быстренько привел комплекс в боевое положение. «Мессер», считая «эмку» легкой добычей, снижался не спеша, будто примерный курсант на посадку заходит. «Не уважает, гад!» – злобно подумал я. Ну, так и я не буду на всяких придурков дорогие ракеты тратить. Спонтанно приняв решение, бросаю ПЗРК назад в багажник, хватаю «калаш». Самолет уже близко, слышен рев двигателя, и я стреляю навскидку, не думая об упреждении. Длинная очередь, слегка скользнув по капоту истребителя, бьет в лобовое стекло фонаря кабины. Мне прекрасно видно, как вместе со стеклом разлетается голова летчика. Продолжая заданную мертвым пилотом траекторию, «мессершмитт» проносится над «эмкой», касается земли метрах в ста от нас и, пропахав в мокром грунте приличную полосу, переворачивается и взрывается.

Негромкое «ура» из салона автомобиля не может заглушить трехэтажного мата Мишки, объясняющего всем окружающим, на каком месте и как он хотел бы видеть таких пижонов, как я.

– Виноват, каюсь, – пытался оправдаться я. – Но очень уж захотелось проучить эту заразу. Ну, ты же видел, Миха, как он на нас заходил! Как на полигоне, тля! За людей уже нас не считают, оборзели от безнаказанности!

– Ладно, Серега, кончай хвостом вилять, победителей не судят, – ответил Бэтмен. – Горыныч, мотор остыл? Ну, вот и поехали отсюда!

Счистив об подножку пласты грязи с сапог, я залез в салон, где продолжал наяривать «Рамштайн». Автомат я теперь держал на коленях, мало ли какие еще развлекалочки может подкинуть окружающая нас действительность.

К вечеру стало ясно, что из графика мы выбились капитально. Решив не испытывать судьбу на ночной дороге, мы заехали в небольшой лесок и разбили би­вак. Быстренько установили палатки, накачали компрессором матрасы и завалились спать. Устали мы так, словно всю дорогу тащили машину на собственном горбу.

Встали рано, затемно. Разогрели на газовом примусе нехитрый завтрак. Начавшаяся вчера на юге канонада усилилась. Гудериан ломился к Орлу и Брянску. Завтра полыхнет и здесь, надо поторапливаться. По нашим прикидкам мы уже должны быть в тылу Резервного фронта. Первый же встреченный пост подтвердил наши предположения. До цели оставалось всего ничего – десять километров. Но дорога за ночь не стала суше. Скорость продвижения по-прежнему оставалась черепашьей.

Где-то через час догнали небольшую колонну пехоты. Человек сто пятьдесят уныло брели по жидкой грязи. Что-то в облике красноармейцев показалось мне странным.

– Мужики, гляньте, – обратился я к друзьям, – все солдаты в сапогах и почти все в фуражках! Что бы это значило?

– Я сейчас тормозну возле командира, а ты спроси, раз такой любопытный, заодно дорогу уточни, – предложил Горыныч.

– Утро доброе! – не по-уставному, как и полагается интеллигенту, волей обстоятельств надевшему военную форму, обратился я к командиру. Еще одна странность – у командира на петлицах было по две шпалы. Майор, а командует ротой или батальоном, если учитывать потери.

– Здравия желаю, товарищ старший политрук! – ответил майор, четко подбрасывая руку к козырьку фуражки. – Номера на машине московские, значит, издалека путь держите… Майор Журавлев, командир отдельного штурмового батальона.

– Старший политрук Иванов, корреспондент «Известий», – в свою очередь представился я, а в мозгу щелкнуло: «Штурмовой батальон, да ведь это штрафники!» – Не подскажете, в расположение восьмой дивизии народного ополчения мы правильно едем?

– Правильно, левый фланг дивизии как раз за тем березнячком, мы туда на усиление идем. Какие новости в столице? Что с обстановкой на фронтах? А то нам отдали приказ, мы и пошли, а что вокруг творится, и знать не знаем! На юге второй день гремит.

– Немцы под Брянском фронт прорвали, скоро и здесь начнется, – ответил я, доставая из кармана шинели портсигар с папиросами «Казбек» и протягивая его майору. – Курите?

– Не откажусь. – Журавлев деликатно взял одну папиросу и быстро сунул ее за подкладку фуражки. – Значит, попер немец… Ну, умоемся мы теперь кровушкой…

– Ладно, майор, удачи вам! Поедем мы дальше, – сказал я, крепко пожав ему руку. «Дай тебе бог уцелеть в этой мясорубке, и не просто уцелеть, а и в плен не попасть!»

Мы тронулись, снова обгоняя бредущих людей. За указанной березовой рощей, которой в нашем времени уже не было, действительно открылись позиции ополченцев. Эти места мы уже успели облазить, но за шесть десятилетий ландшафт сильно изменился. В двадцать первом веке здесь почти не было деревьев, да и холмы немного изменили форму и как бы съежились. Нужный нам полк мы отыскали довольно быстро и вскоре входили в землянку командного пункта. Из-за корявого стола, сколоченного из горбылей, нам навстречу поднялись три человека. Майор с худым землистым лицом и орденом Красной Звезды. Пухлый, румянощекий капитан, в новенькой, щеголеватой форме. Третьим был бритый «под маршала Тимошенко» чернобровый великан со знаками различия батальонного комиссара.