клены. Они будто полоскали свои ветви в лунном свете. От арыков тянуло апрельской свежестью молодой травы и сырой земли. Голова кружилась от тяжкого, сладкого запаха ночных фиалок.

— Ты еще долго будешь здесь?

— Не знаю, Инночка. Не от меня зависит…

— Алеша… Идем к тебе в гостиницу, Алеша? Идем, а?..

У Инки был просящий, даже умоляющий вид, и Алексей не сумел правильно понять, чем вызвана ее просьба. Ему немного неловко стало за Инку.

— Ты меня никогда не приглашал к себе. Идем? Я буду смотреть, как ты работаешь. Я буду тихо-тихо смотреть… Я буду тебе карандаши точить, буду чертить, если попросишь. В школе я всегда пятерки по черчению получала… Я вижу, ты не совсем понимаешь меня. А тебе не кажется странным то, Алеша, что ты никогда ничего о своей работе не рассказываешь? Почему? Может быть, потому, что кажусь я простушкой, с которой ни о чем серьезном нельзя говорить? Может, потому, что сама я чересчур откровенна?

Инка стояла перед ним и вопрошающе и с обидой заглядывала в его глаза. И Алексей не без удивления согласился с тем, что он действительно не говорил с ней о своих делах, считая, что они для нее не представляют интереса. А ведь он, кажется, всерьез собирался строить жизнь с Инкой. Как же ее можно строить, если твое дело, твои главные заботы не увлекают, не затрагивают самого близкого человека? Почему он ни разу не задумывался над этим?

— Понимаешь, — смущенно помялся Алексей, — мне казалось, тебе станет скучно, если я о своих железках буду рассказывать…

— А мои разговоры о магазине, о плане, о товарообороте… Разве это очень захватывающая тема? Но ты же слушаешь, тебе не безразличны, если не ошибаюсь, мои дела!

Они с полквартала прошли молча.

— Понимаешь… На здешнем заводе монтируется автоматическая сборочная линия, конвейер. В конструировании этой линии принял и я участие. Точнее, в систему конвейера входит мой агрегат…

— Ты изобрел его?

— Моей конструкции… Против обычных он вдвое экономичнее, более компактный… Пока идет монтаж и настройка линии, я продолжаю работать над улучшением своего агрегата… Правда, не все получается, как хотелось бы…

— Получится, Алеша. Я верю.

Они вошли в вестибюль гостиницы, Алексей взял у дежурной ключ от номера. Дежурная посмотрела на них таким пристальным взглядом, что Алексей невпопад сказал ей «до свидания» вместо «спасибо», а Инка покраснела, но глянула на нее сверху вниз с вызовом и насмешкой.

В номере Алексей немного пришел в себя и даже демонстративно хлопнул дверью, щелкнул замком.

— Назло ей! Не переношу этих платных блюстителей нравственности. Я принесу из буфета молока…

Он снова щелкнул дверным замком. Вернулся вскоре, неся две бутылки молока меж растопыренных пальцев и две калорийных булочки.

Отхлебывая из бутылки, он на небольшую чертежную доску стал прикалывать кнопками лист миллиметровки, потом поставил перед Инкой пузырек туши, положил раскрытую готовальню, линейку, лекало.

— Вот этот испорченный мною чертеж надо перенести на эту бумагу, — говорил он с хорошо разыгранным назиданием. Инка кивала и с аппетитом жевала булку, глаза ее следили за его приготовлениями. Алексей улыбнулся: — Бутылку молока и сайку ты мне сполна отработаешь! А я тем временем над этой вот схемой потружусь…

За открытым окном жила вечерняя улица: проносились автомашины, смеялись девушки, проплелся пьяный, пытаясь запеть песню, только дальше «Тополя-а, тополя-а-а!» он, похоже, не знал слов. Из сквера, с танцплощадки, то штраусовский вальс долетал и нежно вливался в комнату вместе с прохладой, то бесшабашно-отчаянный «шейк» раздирал, как материю, вечерний воздух и темное небо.

Инка макала перо в пузырек, а уж с перышка, по-школьному, заправляла тушью расщелину рейсфедера, чертила старательно, стягивая губы в тугой узелок. Боясь ошибиться, волновалась, часто взглядывала на Алексея. Он сидел на кровати и, положив на колени большой блокнот, что-то черкал в нем, движением головы то и дело отбрасывал с бровей светлый чуб. Казалось, он совсем забыл об Инке. Нет, он делал вид, что забыл, не хотел смущать ее! Ведь она столько лет не держала в руках чертежной линейки и рейсфедера…

Оба вздрогнули от раздражительно-громкого звонка телефона. И Инка с досадой на себя подумала о том, как, наверное, выводила Алексея из равновесия вот такими звонками, причем в более позднее время.

Алексей, потянувшийся к трубке, поймал Инкин быстрый взгляд. Инка тут же опустила глаза к доске, но ему подумалось, что все ее внимание сейчас не у чертежа, а у телефона: кто звонит? почему? не женщина ли?

— Я слушаю!

— Товарищ клиент, вас беспокоит дежурная по этажу. Уже двенадцатый час, пора провожать гостей…

— Вы очень внимательны! — Алексей с раздражением бросил трубку. На Инкин вопросительный взгляд ответил: — Дежурная заботится о нашей нравственности! И почти во всех гостиницах так: чуть задержался у тебя в номере человек, сейчас звонок — пора провожать гостей! Чего здесь больше, дикости или ханжества? Не пойму. Не пойму, в чем больше пошлости и бестактности: в том, что человек задержится у жильца после одиннадцати или двенадцати, или вот в таком бесцеремонном звонке тому, кто считает гостиничный номер своим временным жилищем, домом, за который оплачено наличными…

— Успокойся, Алеша. В этом не дежурная виновата…

— Да я понимаю. Иннушка, но… кто-то же должен за воспитанием людей следить! Не через замочную скважину, конечно…

Он сложил инструменты, бумаги. Склонив голову к плечу, долго всматривался в Инкину работу.

— А ты и правда хорошо чертишь. И точно, и чисто.

— Ладно, ладно, не смейся, Алешка! — польщенно отозвалась Инка и, обхватив его руку, прижалась к нем щекой.

Они вышли из номера, и сердитый Алексей не оставил дежурной ключа. На улице Инка рассмеялась:

— А ты, оказывается, злой бываешь! Не знала! Вот так из-за чего-нибудь разозлишься и бросишь меня…

— Глупости!

— Ой ли!

— Мы не расстанемся…

— А Ленка?

— Как ты можешь?!.

Он сказал это и впервые с облегчением почувствовал, что никаких сомнений и недомолвок в душе не осталось. Он понял, что это — серьезно и окончательно.

А Инка была рядом, живая, теплая, пропахшая летним солнцем и лесными травами!

Она остановилась и как-то странно, незнакомо взглянула на него. Стиснула ему руку:

— Тебе трудно со мной будет, трудно, Алеша… Но тебе никогда не будет скучно. И мы будем учиться, я хочу много-много знать… Нет-нет, я никогда тебя не обижу, никогда, ничем! Тебе не будет со мной плохо, потому что я стану другой, с тобой я обязательно другая буду…

— Мне не нужна ни лучшая, ни другая… Будь такой же — несносной, необыкновенной… Другую… Зачем мне другая Инка?!

Так