Кубрик показывает, как лечение по методу Людовика терпит неудачу, когда неуправляемое либидо Алекса снова вспыхивает в конце фильма. Но он не столько прославляет это освобождение, сколько спрашивает нас, почему нам оно кажется столь воодушевляющим. Кубрик знает, что выбор между подавлением реакций и неистовым желанием – слишком упрощенная дихотомия. Хотя Алекс и воображает себя свободным человеком, его меню удовольствий столь же предсказуемо, сколь и вызывающая физическую тошноту программа бихевиористов. Либидо тоже может быть формой рабства. А некоторые режимы, такие как нацистский, и вовсе сочетали манипуляции поведенческими реакциями масс с высвобождением стремления к насилию.

В книге Берджесса Алекса во время реабилитации заставляют смотреть на зверства, совершенные во время войны, в том числе на нацистов, убивающих евреев. Кубрик просто показывает отрывок из «Триумфа воли» и кадры немецкой кинохроники с танками и самолетами – и все это под исполняемую на синтезаторе Moog версию «Оды к радости». Кубрик в одном интервью упоминал «загадку нацистов, которые слушали Бетховена и отправляли миллионы в газовые камеры»[199]. Тем не менее он решил не сопоставлять напрямую лагеря смерти и Бетховена. Вместо этого привычные сцены из пропагандистской ленты Рифеншталь у него сменяются кадрами того, как несколько нацистов выбивают ногами дверь. Тем не менее мы не можем не вспомнить, какое важное место занимала Девятая симфония Бетховена в гитлеровской Германии: хотя слова Оды прославляют мир и братство, победоносная волна аккордов наводит на мысль о торжестве агрессивной силы.

Антируссоистский настрой Кубрика, который так ярко проявился в «Заводном апельсине» и уже был заметен в «Заре человечества» в «Космической одиссее 2001 года», резко контрастирует с мечтами шестидесятых о мире и любви. В письме в New York Times, датированном 27 февраля 1972 года, он осуждает «романтическое заблуждение Руссо о том, что общество развращает человека, а не наоборот», добавив, что это была «напыщенная иллюзия, ведущая к отчаянию»[200].

В «Заводном апельсине» партия Руссо проигрывает. Когда Алекс возвращается домой в конце фильма, мистер Александр, в полном соответствии с идеями Руссо, приветствует его как «жертву современной эпохи»[201]. Александр, тезка Алекса, ненавидит подавление личности со стороны правительства; как и Руссо, он убежден в том, что человек по природе добр. Увы, он сам становится жертвой своего убеждения: поняв, что Алекс – тот самый человек, который изнасиловал его жену и искалечил его самого, он с мстительным злорадством мучает его музыкой Бетховена. Теперь Александр – вовсе не тот добросердечный человек, свято верящий в человечность.

«Заводной апельсин» был выпущен за несколько лет до того, как Джейн Гудолл обнаружила, что шимпанзе любят убивать и мучить своих собратьев. Ни один фильм еще не был лучшей иллюстрацией заявления Фрейда о том, что на уровне бессознательного мы все насильники и убийцы. Прошло столько лет, а он шокирует зрителей ничуть не меньше. Наряду со «Страстями Христовыми» Мэла Гибсона (2004) «Заводной апельсин» стал одним из самых противоречивых фильмов в истории кинематографа. Первоначально фильм получил рейтинг «X» в Соединенных Штатах, где Американская ассоциация киноискусства незадолго до этого приняла решение вернуть систему рейтинга (цензоров особенно обеспокоила сцена в ускоренном темпе, где Алекс занимается сексом втроем с двумя девушками-подростками). Кубрик обрезал чуть меньше минуты этой сцены, и фильм получил рейтинг «R».

В Великобритании пресса трубила, что фильм Кубрика привел к волне преступлений, подражающих его героям. По словам репортеров, молодые британские хулиганы вдохновлялись Алексом и даже в одежде подражали его образу с котелком, кальсонами, накладными ресницами и гульфиком. Посмотрев «Заводной апельсин», они распробовали вкус ультранасилия и захотели еще. В фильме, утверждали обвинители из прессы, изнасилование и убийство были показаны как нечто веселое и увлекательное. Хотя на самом деле доказательств, что действительно были преступления, явно подражающие фильму, очень мало, фурор в прессе возымел свое действие. Из-за связанных с фильмом угроз Кубрику и его семье в 1973 году «Заводной апельсин» был изъят из проката на территории Соединенного Королевства.

Праведный гнев фильм «Заводной апельсин» вызвал не только у британских таблоидов, но и у нью-йоркских кинокритиков. Полин Кейл, раскритиковавшая «Космическую одиссею», теперь набросилась на новый фильм Кубрика. «Впечатление от просмотра ужасное», – писала она в газете New Yorker, фильм снят «в напыщенном и глумливом стиле». Кубрик, по ее словам, «подлизывается к головорезам, сидящим в зрительном зале», и ее беспокоят «возможные кумулятивные эффекты кинематографической жестокости»[202].

О чем Кейл не говорит прямо в своем обзоре «Заводного апельсина», так это о том, что если бы фильм не был таким напыщенным и наигранным, если бы в нем не было такого «педантичного изображения секса и жестокости и типично тевтонского юмора», то показанное в нем антиобщественное поведение вполне могло бы нам понравиться[203]. В том же месяце, когда Кейл разнесла в пух и прах «Заводной апельсин», в январе 1972 года, она написала восторженную рецензию на «Соломенных псов» Сэма Пекинпы, фильма, в котором ультранасилие восхваляется куда более откровенно, чем в картине Кубрика. Оба фильма вышли в прокат на одной и той же неделе, что вызвало небольшую панику в среде моралистов.

Отзыв Эндрю Сарриса был не менее негативным, чем у Кейл. «Посмотрите “Заводной апельсин”… и ощутите, что такое невыносимая скука, – писал он в Village Voice. – Перед нами просто претенциозная фальшивка»[204]. Зрители – как в Европе, так и в Америке – были не готовы с этим согласиться: они поспешили в кинотеатры, чтобы воочию увидеть скандальный фильм Кубрика.

До того, как «Заводным апельсином» решил заняться Кубрик, Берджесс, увы, уже продал права на экранизацию книги за несколько сотен долларов, поэтому прямой прибыли от успеха фильма он так и не получил. Тем не менее продажи его романа взлетели до небес, и в ряде газетных и телевизионных интервью Берджесс отстаивал именно созданную Кубриком версию его произведения. Берджесс заявил, что фильм – серьезное заявление о свободе человека, а не развлекательный аттракцион для подростков, мечтающих стать гангстерами.