Золин, нагнавший несколько минут назад на всех тоску своими жалобными завываниями, теперь принялся успокаивать окружающих:

— Лейтенант выручит, лейтенант что-нибудь придумает…

— Что лейтенант, лейтенант! — рассердился Дьяков. — Лейтенант ничего не сделает один!

Лучинков, не поднимая головы, заплакал навзрыд.

— Кому говорю — замолчи! — прикрикнул на него Синченко. — И без тебя тошно!

— Я так чувствую, что мы отправимся вслед за старшиной и остальными, — поскреб затылок Рябовский.

— Куда ты отправишься, меня интересует меньше всего, — огрызнулся Синченко и, уже обращаясь наверх, к Егорьеву, закричал. — Эй, лейтенант! У вас есть чем копать?

Егорьев переадресовал вопрос к Уфимцеву:

— У вас есть чем копать?

Младший сержант вытащил из притороченного к ремню чехла саперную лопатку:

— Вот!

— Есть, есть, — сообщил Егорьев вниз и приказал Уфимцеву: — Копайте!

Младший сержант принялся за работу.

— Я пойду, может, кого-нибудь еще найду — на помощь пришлю, — сказал Егорьев Уфимцеву и, крикнув вниз: «Я скоро!», направился на КП роты. …Старший лейтенант Полищук сидел в уцелевшей части землянки ротного, накручивая ручку полевого телефона, безуспешно пытаясь связаться с комбатом. За этим занятием застал его рядовой Глыба, пришедший с оставшимися солдатами роты: человек десять из первого взвода и примерно столько же из третьего. О втором взводе, занимавшем оборону на высоте, вообще не было ни слуху ни духу. Вероятно, там все погибли. Из офицеров, кроме Полищука и Егорьева, в роте живым не отыскалось ни одного. По меньшей мере потери роты за сегодняшнее утро составили семьдесят с лишним человек, то есть почти половину от полностью укомплектованного состава, а если брать с учетом предыдущих боев, то от первоначальной цифры осталось не более двадцати процентов.

Когда на КП вернулся Егорьев, Полищук был занят своими горькими подсчетами.

— Лейтенант! — встретил он Егорьева. — Ну, что там у вас?

— Со мной семь человек, — доложил Егорьев. — Но…

— Что — «но»?

— Пятерых завалило в землянке, — объяснил Егорьев. — Нужна помощь. Там один копает, но это не серьезно. Надо бы человек восемь. Дадите?

— Восемь человек?! — всплеснул руками Полищук. — Да у меня всего лишь вот… считайте. — Он указал рукой на стоявших тут же солдат. — Двадцать три человека, я уже сосчитал.

— Ну не погибать же им там, — возразил Егорьев.

— Верно, конечно, — почесал затылок старший лейтенант. — Ладно, берите пятерых. Можете их у себя и оставить. Когда выкопаете остальных, займете оборону на прежних позициях… Кстати, почему немцы не атакуют, как вы думаете?

— Не знаю, — пожал плечами Егорьев. — Наверное, думают, что тут уже атаковать нечего.

— Если так, то они не далеки от истины, — криво усмехнулся Полищук, но добавил после некоторого молчания: — Ничего, мы вообще-то им еще покажем.

— Рваные портки с голой задницей? — качая головой, усмехнулся Егорьев. — Нам больше показать нечего.

— Ладно, берите людей и ступайте…

Егорьев и пятеро солдат, в числе которых был и Глыба, ушли, а Полищук принялся заново сколачивать взводы. Разделив оставшихся восемнадцать человек поровну, думал, кого бы назначить командирами, как вдруг (как потом выяснилось, из политуправления дивизии, куда отправились по инициативе младшего политрука за какими-то патриотическими прокламациями) явились Баренков и Дрозд. И, естественно, тут же получили предложения быть командирами взводов. Младший политрук поначалу было упорствовал, желая большего, но, после того как Полищук прикрикнул на него хорошенько, дал согласие принять взвод. Дрозд же согласился с радостью, благоразумно рассудив, что, заделавшись взводным, ему будет уже не страшен лейтенант Егорьев, от которого Дрозд по своем возвращении ожидал получить нагоняй за отлучку из подразделения, командование которым было на него временно возложено, да еще при всем том, что случилось в это утро.

И пока Полищук приводил хоть в какой-то порядок совершенно расстроенную оборону, Егорьев, пользуясь тем, что немцы пока не появлялись, принялся вызволять заваленных в землянке. Общими усилиями сумели докопаться до бревен наката и начали было уже эти бревна поднимать, как младший сержант Уфимцев сообщил, что со стороны высоты идут какие-то люди. Схватив бинокль, Егорьев принялся смотреть на этих людей, остальные, прекратив работу, смотрели на лейтенанта, ожидая, что тот скажет.

— Немцы, — сказал наконец Егорьев, и все вокруг забегали, засуетились, не зная, что им делать.

— Продолжать работу! — прикрикнул на солдат лейтенант. — Быстрее, быстрее!

Те принялись поддевать ломами и кольями огромные бревна, пытаясь сдвинуть их с места. Снизу им помогали как могли, напирая на потолок и желая вытолкнуть хоть одно бревно.

Немцы тем временем приближались. Они шли гурьбою, неторопливо, положив руки на висящие на ремнях автоматы, громко переговариваясь и даже хохоча. Им, видимо, и в голову не приходило, что после такого шквала огня в русских траншеях останется хоть кто-нибудь живой.

А они, эти живые, со страхом поглядывая на подходящих немцев, с лихорадочной поспешностью и огромными усилиями как сверху, так и снизу, предпринимали попытку за попыткой выпихнуть наружу распроклятые бревна. В конце концов одно из бревен не сдюжило, стало поддаваться, под него тут же просунули несколько кольев и откатили в сторону. Из образовавшегося промежутка показалась голова рядового Синченко. Однако вылезать Синченко почему-то не спешил.

— Да чего вы там копаетесь! — закричал выведенный из себя Егорьев. — Выходите скорее, мне воевать некем!

Синченко отрицательно замотал головой:

— Не выйдет. Плечи не пролезают, надо еще одно бревно убрать.

Не дожидаясь указаний со стороны лейтенанта, солдаты снова бросились к накату. Синченко скрылся внутри. Второе бревно откатывали быстро, благо было за что подцепить.

— Вот теперь хорошо, — сказал Синченко, снова показываясь в проеме.

И, уперевшись руками в два крайних бревна, выбрался из землянки. Вслед за ним по очереди вылезли Золин, Лучинков, Рябовский и Дьяков. К великой радости Егорьева, первый был с противотанковым ружьем, последний с пулеметом Дегтярева. Все остальные держали в руках винтовки. Численность взвода сразу же удвоилась, и Егорьев тут же приказал всем рассредоточиться по траншее и приготовиться к бою.

А немцы были уже совсем рядом.

«Просто удивительно, что они нас до сих пор не заметили», — подумал Егорьев, стоя в цепи вместе с остальными.

Медлить тем не менее было нельзя. Два других взвода огня не открывали, и Егорьев понял, что это первым придется сделать ему, потому что до него немцы дойдут раньше, чем до других.