Но Катя, строго сказала:

— Постой. У тебя есть перекись водорода? Джонни коленку сбил.

Вовка пригляделся, пожал плечами, но ответил:

— Пожалуйста. У меня даже получше есть.

Он зачем-то притащил ком ваты, рулон бинта и плоский зеленый флакон. Скрутил ватный шиш и пропитал жидкостью из флакона.

— Давай ногу.

Джонни, привыкший уступать Катьке в мелочах (чтобы не уступать в серьезных вопросах), послушно поставил ногу на табурет.

У жидкости был странный, но приятный запах. Она холодила кожу.

— Все, — сказал Вовка, старательно помазав коленку. — Теперь надо забинтовать.

Тут уж Джонни вскипел:

— Да вы что, сумасшедшие оба? Даже не поцарапано, а вы…

— Надо сутки в тепле держать, — объяснил Вовка. — Там же сказано.

— Что сказано? Где?

— Здесь. — Алхимик взял со стола знакомый лист. — Вот… "Смазанный участок кожи укрыть и держать в тепле до появления первых признаков растительности… "

У Джонни захолодело в желудке.

— Ты что? — спросил он слабым голосом. — Ты мне… этой дрянью мазал?

Он хотел торопливо стереть Вовкино снадобье ладошкой, но тот поймал его за руку.

— Не вздумай! Тогда и на ладони волосы полезут. Да и бесполезно, уже впиталось…

Джонни посмотрел на Вовку в упор неприятным взглядом.

— Проверить-то надо, — хладнокровно объяснил Алхимик — Я за свою продукцию отвечаю.

— Ну и проверял бы на себе, дубина! — взвизгнул Джонни. — Мазал бы себе хоть… — он быстро взглянул на Катю, — хоть поясницу!

— Я, значит, делай, я мажь, я испытывай, — возразил Вовка. — Всю работу один. Я вам кто? Лошадь?

— Ты не лошадь. Ты осел, — печально возразил Джонни. — Как я теперь буду с волосатой коленкой?

Алхимик пожал плечами.

— Брить будешь, пока лето. А зимой все равно не видать. Даже теплее… По крайней мере, не будет ревматизма коленной чашечки.

В последних словах Джонни уловил издевательскую нотку и молча врезал коварному Алхимику по скуле. Вернее, хотел врезать. Вовка тоже был не промах, он защитился и двинул Джонни в плечо. Тот не устоял, но, падая, ухватил Вовку за ногу. Колбы на столе подпрыгнули и задребезжали…

Катя взяла с подоконника большую кастрюлю, тщательно понюхала содержимое, убедилась, что там вода, и аккуратно вылила ее на сцепившихся противников.

Джонни и Вовка, фыркая, разлетелись по углам комнаты. Вовка осторожно держался за нос, и это слегка примирило Джонни с действительностью.

— Я в общем-то и не хотел на тебе испытывать, — примирительно объяснил Вовка. — Я хотел помазать соседского кота, у него плешь от лишая. А ты сам, как нарочно, со своей коленкой…

— Джонни, — ласково позвала Катя. — Если уж Вовка сделал лекарство от облысения, то лекарство наоборот он еще легче сделает.

— Запросто!.. Со временем, — откликнулся Вовка.

— Давай бутылку, — хмуро сказал Джонни.

Вовка очень осторожно отлил половину жидкости из флакона в пузырек поменьше.

— Кое-что оставлю. Для кота… А ногу-то давай забинтуем. Всякий опыт надо доводить до конца.

Тугой бинт мешал сгибать ногу и крутить педали. Джонни и Катя пошли пешком, а велосипеды вели "под уздцы". Теперь Джонни размышлял спокойнее и находил, что у случившегося есть две стороны. Конечно, будут лишние хлопоты с бритьем, но в то же время он, Джонни Воробьев, станет единственным в мире человеком, у которого на коленке растут волосы. А быть в чем-то единственным всегда приятно: возможны известность и слава.

Джонни подумал, не поделиться ли этой мыслью с Катей, но Катя шла какая-то рассеянная и смотрела под ноги. Вдруг она сказала:

— А все-таки Шестопалов — молодец.

— Дурак он и нахал, твой Шестопалов! — моментально вспылил Джонни.

— Почему это мой?

— А кто все время "Вовочка, Вовочка"?

— А как бы я его упросила? С людьми надо лаской… Вот попробуй сам когда-нибудь — увидишь…

Джонни попробовал, когда начал разговор с Верой Сергеевной:

— Вера, скажи, пожалуйста, не могла бы ты объяснить мне, где живет Валентин Эдуардович? Извини, что я тебя отвлекаю, но мне очень-очень надо.

Ласка и вежливость не помогли.

— Уйди, чудовище, — сказала Вера. — Ты хочешь сделать ему очередную гадость?

Джонни потупил глаза.

— Я хочу извиниться… За тот случай…

Вера остолбенела. Она уронила черный грифель, которым красила ресницы, и забормотала:

— Тогда я… да, конечно… Сейчас… Женечка, а это правда?

— Честное слово, — мужественно сказал Джонни.

Вера суетливо написала ему гостиничный адрес.

— Только ты, Женечка, сегодня же… А то он завтра утром уедет.

— Ой! Он же хотел послезавтра!

— Его вызвали в институт принимать вступительные экзамены. Завтра в девять у него последняя лекция, а потом он на поезд… Ты иди лучше прямо сейчас, он у себя.

Джонни и сам понимал, что надо спешить. Но Вера уговорила его сперва надеть чистую рубашку, а потом припудрила синяк (который стал уже светло-желтым и называться синяком не имел права).

Видимо, она сбегала к телефонной будке и предупредила Валентина Эдуардовича, потому что он ждал Джонни. Он встретил его у входа в гостиницу, сказал надутой администраторше "это ко мне" и заговорил с Джонни, когда еще шли по коридору:

— Женя, я чрезвычайно рад, что вы пришли, но вы совершенно зря волнуетесь по поводу того случая. Уверяю, я на вас не в обиде… Вот моя комната… Вот, садитесь в кресло… Наоборот, ваше выступление доставило мне большое удовольствие. Оно было в меру темпераментным и крайне актуальным. В самом деле, эти безобразные современные постройки среди исторических кварталов у самого крепостного холма… Это чудовищно!

— Все-таки я виноват, — вздохнул Джонни, останавливаясь у громадного кресла. — Вы уж извините меня, Валентин Эдуардович… Но у меня еще один вопрос. Можно?

— Ну разумеется! Прошу.

— Можно прямо?

— Конечно!

— Совсем прямо…

— Да-да, Женя! Я весь внимание. Ваша прямота мне весьма импонирует.

Джонни встал за кресло, уперся подбородком в его шершавую спинку и поднял ясные глаза.

— Вам нравится Вера?

— А? — сказал Валентин Эдуардович и нервно погладил лысину. — М-м… То есть да. Да… Но, увы, мне кажется, я ей не нравлюсь.

— Это не так, — деловито объяснил Джонни. — Вы ей нравитесь. В общем. Ей не нравится только ваша прическа. То есть то, что прически нет…