— Неплохо, — сообщил Кибернетик, оторвавшись от записей. — Генрих обещает мне достать диоды из Защитника. Предположим, завтра мы кончим осмотр и все будет в порядке. Значит, вечером у нас уже будет работать первый автомат! Я его поставлю на сборку остальных; если он соберет хотя бы три штуки, и то все сдвинется с места. Запустим погрузчик, экскаватор, потом еще неделя, поставим ракету и... — Он не кончил.

— Погоди-ка, — сказал Химик. — Так ты воображаешь, что мы просто сядем и улетим?

Доктор засмеялся.

— Астронавтика — это чистый, ничем не запятнанный плод людского любопытства, — сказал он. — Слышите? Химик уже не хочет отсюда трогаться!

— Нет, кроме шуток, Доктор, что с этим двутелом? Ты ведь сидел с ним целый день.

— Сидел.

— И что? Брось ты эту таинственность. Ее и так достаточно...

— Да при чем тут таинственность! Ох, поверь мне, я бы от нее не отказался! Он... ну что ж, он ведет себя как ребенок. Как умственно недоразвитый ребенок. Узнает меня. Когда я его зову, идет. Когда подтолкну, садится. По-своему.

— Ты ведь затащил его в машину. Как он там себя вел?

— Как младенец. Его ничто не интересовало. Когда я присел за генератор и он перестал меня видеть, его бросило в пот от страха. Если это пот и если он означает страх.

— Он что-нибудь говорит? Я слышал, как он что-то тебе булькал.

— Артикулированных звуков не издает. Я записывал на пленку и анализировал частоты. Голос он слышит, во всяком случае, реагирует на голос. Все это у меня просто не укладывается в голове... Он размазня, и пугливый, и несмелый, а ведь из подобных ему индивидуумов складывается все их общество, разве что он один... Но такое совпадение...

— Может, он молодой? Может, они сразу после появления на свет становятся такими большими?

— О нет, он не молодой. Это видно хотя бы по коже, по ее складкам, по морщинам. Здесь очень общие биологические закономерности. Кроме того, подошвы — утолщения, которыми они касаются почвы, — у него совершенно твердые, ороговевшие. Во всяком случае, в нашем понимании он не ребенок. Впрочем, ночью, когда мы возвращались, он обращал внимание на некоторые вещи быстрее нас и реагировал весьма своеобразно, например, на отражение в воздухе, о котором я вам говорил. Он боялся. Этого... этого их поселения он тоже боялся. Иначе зачем бы ему оттуда убегать?

— Может, удастся его чему-нибудь научить? В конце концов они построили заводы, вращающиеся диски, они должны быть разумными... — сказал Физик.

— Этот — нет.

— Погоди. Знаешь, что мне пришло в голову? — приподнялся на руках Химик. Он сел, отряхивая прилипшие к локтям песчинки. — А может, он... дебил? Умственно недоразвитый? Или...

— А, ты думаешь, что там... что это их приют для душевнобольных? -сказал Доктор, тоже садясь.

— Ты что, издеваешься надо мной?

— С чего бы я стал издеваться? Это мог быть изолированный уголок, где они держат своих больных.

— И проводят на них эксперименты, — подсказал Химик.

— То, что видел, ты называешь экспериментами? — включился в разговор молчавший до сих пор Координатор.

— Я не оцениваю этого с моральной стороны. Я не имею на это права. Ведь мы ничего не знаем, — ответил Химик. — Доктор нашел у одного трубку, похожую на ту, которая торчала в теле вскрытого...

— Ага. Значит, тот, что залез в ракету, тоже оттуда, сбежал и добрался сюда ночью?

— Почему бы нет? Разве это невозможно?

— А скелеты? — бросил Физик, по лицу которого было видно, что он очень скептически относится к доводам Химика.

— Ну... я не знаю. Может, это какая-то консервация или, может, их лечат показом — я имею в виду что-то вроде психического шока.

— Понятно. И есть у них собственный Фрейд, — сказал Доктор. — Милый мой, брось ты это. И не говори, что купол со скелетами — какой-то аттракцион или дворец с привидениями. Такое огромное сооружение... Чтобы вплавить скелеты в эти стеклянные блоки, нужно великолепно знать химию. Может, это какое-нибудь производство? Но чего?

— То, что ты ничего не можешь выжать из этого двутела, еще ни о чем не говорит, — заметил Физик. — Попробовал бы ты узнать что-нибудь о земной цивилизации от сторожа в моем университете.

— Недоразвитый сторож? — спросил Химик, и все рассмеялись.

Внезапно смех оборвался. Двутел стоял над ними. Он шевелил в воздухе узловатыми пальчиками, а его плоское личико, опущенное вниз, тряслось.

— Что с ним?! — выкрикнул Химик.

— Он смеется, — сказал Координатор.

Теперь все заметили, как подрагивает маленький торс — казалось, двутел зашелся от хохота. Он семенил большими бесформенными ступнями. Под взглядом уставившихся на него глаз двутел замер, оглядел людей по очереди, вдруг втянул торс, ручки, голову, заковылял на свое место и с тихим сопением опустился вниз.

— Если он смеется... — прошептал Физик.

— Это тоже ни о чем не говорит. Даже обезьяны смеются.

— Подожди, — сказал Координатор. Его глаза блестели на худом, обожженном солнцем лице. — Предположим, что у них существует значительно больший биологический разброс врожденных способностей, чем у нас. Одним словом, что у них есть слои, группы, касты работающих творчески, конструирующих, и большое количество индивидуумов, вообще не способных ни к какой работе — ни к чему. И что в связи с этим таких непригодных...

— Убивают. Проводят на них исследования. Едят их. Не бойся, можешь говорить все, что придет в голову, — ответил Доктор. — Никто не будет над тобой смеяться, потому что все возможно. Только, увы, не все из того, что возможно, человек в состоянии понять.

— Сейчас. Что ты об этом думаешь?

— А скелеты? — поинтересовался Химик.

— После обеда делают учебные пособия, — объяснил Кибернетик со злой гримасой.

— Если бы я изложил все теории, которые со вчерашнего дня пропустил через свою голову, думая об этом, — заметил Доктор, — получилась бы книга в пять раз толще той, которую пишет Генрих, хотя, наверное, не такая складная. Еще мальчишкой я познакомился со старым космонавтом — он видел больше планет, чем у него было волос на голове, — а волос у него оставалось порядочно. Намерения у него были добрые, он хотел рассказать мне, как выглядит пейзаж не помню уж на какой луне. "Там есть такие, — говорил он и разводил руками, — такие большие, и у них есть такое, и там вот так, а небо другое, чем у нас, да, другое", — повторял он все время, пока сам не начал смеяться и не махнул рукой. Невозможно кому-нибудь, кто никогда не был в Пространстве, рассказать, как это выглядит, когда висишь в пустоте и у тебя под ногами звезды. А ведь в этом случае речь идет только об изменившихся физических условиях! Здесь же перед нами цивилизация, которая развивается самое меньшее пятьдесят веков. Самое меньшее! И мы хотим понять ее за пару дней.