Но красноармейцы умирали даже без боя, и смерть в атаке они воспринимали как самый легкий способ окончить мучения. Люди умирали от ранений, голода, болезней. Многие замерзали насмерть.

И вот наконец Георгий Жуков все же отдал приказ — пробиваться к своим.

Роковой день настал 18 февраля 1942 года — остатки 29-й армии пошли на прорыв.

* * *

Но еще затемно «кампфгруппа Шталльманна» вместе с остальными частями усиления заняла позиции на предполагаемом месте прорыва. Шталльманн приказал готовить позиции. Он стал еще более мрачен, лицо сделалось серым, глаза приобрели какой-то лихорадочный блеск. «Аржмайстер» Кнаге больше не сыпал ругательствами и пошлыми остротами.

— Zum Teufel! — К черту! Мы обречены убивать этих русских, а они обречены умирать. Будь проклята эта война, на которой я чувствую себя мясником!

Ему никто ничего не сказал. Все молча продолжали готовиться к бою. Рядом с частями Вермахта окапывались и «хиви». Это сокращение от немецкого «Hilfswllige» — «Добровольные помощники». Так назывались предатели, русские на службе гитлеровцев.

Судьбы этих людей складывались по-разному. Кто-то перешел на сторону врага из страха смерти, кто-то действительно ненавидел советскую власть и дрался против «красных» по идеологическим соображениям. А кто-то просто не хотел гнить в концлагерях. И тем не менее это тоже были враги, может быть, еще худшие, чем фашисты. Их не жалели ни наши, ни новые господа. Последние относились к «хиви» с нескрываемым презреньем. Для гитлеровцев слово «Hilfswllige» было синонимом untermenschen — «недочеловеки».

Дитрих Шталльманн исключением не был. К предателям он относился так, как подобает относиться к предателям.

* * *

Русские пошли на прорыв ночью 18 февраля — навстречу собственной смерти. Измученные, раненые, обмороженные. Они брели как призраки в снежной пустыне, по колено, а то и по пояс в снегу. Красноармейцы прорывались, имея только лишь легкое стрелковое оружие и совсем немного патронов. Тяжелое вооружение частью вышло из строя, частью было брошено из-за отсутствия боеприпасов. Шли плотной массой, надежда была только одна: «продавить» заградительные рубежи гитлеровцев натиском. Но какой натиск, когда люди неделями недоедали? Конина, распиленная на морозе пилами, да мерзлые сухари. Горсть пшена или гречки — уже деликатес неслыханный.

Немецкие пулеметы захлебывались, их стволы раскалились от постоянной стрельбы, несмотря на мороз. Путь на прорыв был устлан телами погибших бойцов, но красноармейцы шли и шли, задние давили на передних, образуя настоящий конвейер смерти.

Солнце едва появилось из-за горизонта, и в первых, кровавых лучах светила над местом прорыва показались пикировщики «Юнкерс-87». Небо стало черно от стальных стервятников Геринга. Ужасающий вой авиационных сирен парализовывал волю, а страшный град бомб «накрывал» поле боя, ставшее одной огромной братской могилой.

Один за другим, в строгой очередности, стервятники с характерным обратным изломом крыльев и торчащими из-под плоскостей уродливыми «ногами» шасси в обтекателях-«лаптях» заваливались набок. И начиналось скольжение по невидимой, почти отвесной горке. В самой нижней точке, на высоте метров триста-четыреста, когда земля уже начинает «бить по глазам», автомат пикирования перекладывает рули на вывод из пике. И в этот же самый момент 240-килограммовая осколочно-фугасная бомба, подвешенная под фюзеляжем, освобождается от замков бомбодержателя и начинает свой смертоносный полет. А из-под крыльев срываются и еще четыре осколочные 50-килограммовые смерти.

Поле укрывает сплошной ковер разрывов, фонтаны земли и снега переворачивают, рвут на части, ломают, увечат хрупкие человеческие тела… Каленые осколки, словно стальная метель, косят все живое.

Беспрепятственно отбомбившись — наших истребителей над полем боя нет, «Юнкерсы-87» уходят.

С немецкой основательностью открывает огонь гаубичная артиллерия. Гаубицы KwK-18 калибра 150 миллиметров ведут стрельбу с закрытых позиций в нескольких километрах от линии боевого соприкосновения. Размеренно работают артиллерийские расчеты.

— Zielen! Oder 30 nach links! — Целься, тридцать градусов влево!

— Laden! — Заряжай!

— Feurbereit! — Готов к открытию огня!

— Feuer! — Огонь!

Одна за другой гаубицы содрогаются от выстрелов, грохот молотов Тора давит на барабанные перепонки. Массивные накатники с трудом справляются с отдачей. А у стальных, изрыгающих огонь и дым монстров суетятся люди-муравьи. С деловитой сосредоточенностью они уничтожали измученных, обмороженных и израненных красноармейцев обреченной 29-й армии.

Ни на минуту они не оставляли своей страшной работы. Гитлеровские артиллеристы выполняли все основательно. Аккуратные орудийные дворики, маскировочные сети, штабеля снарядов. В отдалении — полугусеничные тягачи и грузовики с боеприпасами. Das ist gross Ordnung![26]

А когда стихла орудийная канонада, из близлежащих сел вышли танки.

— Panzer, vorwärts! — раздался в наушниках танковых экипажей приказ командира — гауптмана Шталльманна.

И они пошли вперед. Заряжающие и наводчики в башнях немецких танков работали с размеренностью роботов. Вмешательства командиров экипажей даже не требовалось: мечущихся по смертному полю целей было полно. От края до края. Танковые пушки частили, извергая куски раскаленного металла, трещали спаренные пулеметы.

Казалось, адовы отбойные молотки били под черепом Дитриха Шталльманна. Обер-панцер-шутце Вальтер Зибер наводил и стрелял. Полуавтоматическая пушка «Шкода» А-7, которая в Вермахте получила название KwK 38(t), была мало приспособлена для стрельбы по живым мишеням. С длиной ствола в 47,8 калибра и начальной скоростью бронебойного снаряда в 762 метра в секунду она неплохо поражала защищенные цели своими бронебойными снарядами. Но в общем хоре разрушения они тоже спели свою смертную песнь.

Гауптману Шталльманну не было места в этом слаженном действе разрушения, наводчик и заряжающий справлялись отлично. Но офицер Панцерваффе нашел себе занятие.

С трудом он просунул длинный ствол пулемета MG-34 в люк и установил на сошки. Уперевшись поудобнее, он повел стволом и открыл огонь по бегущим прямо на линию танков русским солдатам. Привычно ударил в плечо отдачей приклад, из окна выбрасывателя посыпались стреляные гильзы. «Maschinengewechr-34» снаряжался не как обычно — рассыпной лентой, звенья которой соединялись патронами, а в цилиндрическую коробку. Патронов там умещалось меньше, но зато и получалось компактнее. А то внутри чешского танка и так места было не особо много. Перезарядить опустошенный барабан было делом одной минуты.

— Проклятые «Иваны»! — Дитрих Шталльманн приник к пулемету. — Мешают воевать…

Длинные пулеметные очереди сбивали людей с ног, белый снег испятнало алой кровью. А Дитрих Шталльманн все строчил и строчил по неопрятной серой массе измученных красноармейцев, выстреливая с каждым патроном и частицу своей души…