– Усталость кристаллической структуры, – предположил Коринф. – Ладно, твоя взяла.

Он занялся показаниями приборов.

Земля увеличивалась на глазах. Они за считанные часы проскакивали по нескольку световых лет, а тут приходилось тащиться домой со скоростью каких-то сотен миль в секунду. Даже обостренной реакции не хватало для управления кораблем на сверхсветовой скорости так близко от планеты. Их корабль, наверное, будет единственным, терпящим такие ограничения, подумал Коринф. Учитывая, какими головокружительными темпами шел вперед технологический прогресс в эпоху после перемен, следующий корабль должен стать верхом совершенства – как если бы братья Райт сразу построили вторую модель самолета, способную без посадки пересечь Атлантику. Коринф допускал, что еще при его жизни инженерное дело достигнет пика и наткнется на предел, продиктованный законами природы. Потом человеку придется искать новую сферу приложения своего интеллекта, и Питеру казалось, что он знает, что это за сфера. Он с нежностью смотрел на увеличивающуюся в размерах родную планету. Ave atque vale![7]

Серп по мере приближения к дневной стороне постепенно превратился в зазубренный, затянутый облаками диск. Вскоре астронавты услышали нарастающий визг разреженной атмосферы. Они пронеслись над просторами залитого лунным светом Тихого океана, замедлили ход, увидели Сьерру-Неваду. Внизу проплывала огромная, зеленая, прекрасная Америка. Из моря выросли шпили Манхэттена.

Сердце Коринфа колотилось о грудную клетку. Тихо, веди себя тихо и жди. Торопиться больше некуда. Он направил корабль к Брукхейвену, к серому мазку посадочной полосы, рядом с которой в тисках возвышался остроконечный остов. Видимо, заложили новый космический корабль.

Корпус их собственного корабля с легким толчком встал на посадочное место. Двигатели стихли, в ушах зазвенело от непривычной тишины. Астронавты настолько привыкли к постоянному гулу, что перестали его замечать.

– Идем! – Коринф соскочил с кресла еще до того, как Льюис успел пошевелиться. Дрожащими пальцами набрал сложный код электронного замка. Легко открылся внутренний люк, потом наружный, в лицо пахнуло соленым морским воздухом.

Шейла! Где Шейла?

Он кое-как спустился по лесенке – темный силуэт на фоне металлического корпуса. Поверхность корабля, побывавшего в далеких, причудливых краях, была покрыта щербинками и вздутиями, замысловатыми прожилками кристаллических структур. Соскочив на землю, Коринф потерял равновесие и упал, но тут же поднялся – еще до того, как кто-либо успел ему помочь.

– Шейла!

Вперед, выставив обе руки, вышел Феликс Мандельбаум, сильно постаревший и уставший. Ничего не говоря, Феликс взял руки друга в свои.

– Где Шейла? – прошептал Коринф. – Где она?

Мандельбаум покачал головой. Вниз осторожно спустился Льюис. К нему, не глядя на Коринфа, подошел Россман. За ним – остальные, сплошь сотрудники Брукхейвена, ни одного близкого друга. И все избегали встречаться взглядом с Питером.

У Коринфа застрял комок в горле.

– Умерла? – На ухо, шевеля волосы, что-то шептал ветер.

– Нет, – ответил Мандельбаум. – И с ума не сошла. Но…

Он еще раз покачал головой, лицо с крючковатым носом сморщилось.

– Что? – Коринф сделал глубокий вдох, от которого задрожали легкие. На лицо опустилось волевое спокойствие. Нет, он не позволит себе заплакать. – Рассказывай. Не молчи.

– Это случилось примерно полтора месяца назад, – сказал Мандельбаум. – Видимо, не смогла больше терпеть. Шейла завладела электрошоковой машинкой.

Коринф подчеркнуто медленно кивнул.

– И уничтожила свой мозг, – закончил он.

– Нет, не совсем. – Мандельбаум взял физика за рукав. – Просто она стала прежней Шейлой – как до перемен. Или почти.

Коринф втянул ноздрями живительный морской бриз.

– Ступай за мной, Пит, – предложил Мандельбаум. – Я отведу тебя к ней.

Коринф поплелся за ним.

Психиатр Кирнс встретил их в Белвью с деревянным лицом. На нем не было признаков стыда, а на лице Коринфа – упрека. Врач сделал, что мог, не имея исчерпывающих знаний, и потерпел неудачу – просто факт реальной жизни, не более того.

– Она меня обманула, – признался психиатр. – Я считал, что Шейла идет на поправку. Я не подозревал, насколько хорошо даже душевнобольной человек способен управлять собой с помощью измененной нервной системы. И как она все это время мучилась, тоже не разглядел. Ни один из нас, переживших перемену, не в состоянии понять, какой кошмар испытали те, кто не смог приспособиться.

Машут черные крылья, а Шейла одна. Опускается ночь, а Шейла одна.

– Она потеряла рассудок к тому времени, когда это сделала? – ровным голосом спросил Коринф.

– Возможно, она выбрала самый разумный путь. Стоило ли влачить такое существование, полагаясь лишь на смутную надежду, что однажды мы откроем подходящий способ лечения?

– Она сильно пострадала?

– Операция, конечно, была выполнена грубо. Несколько переломов из-за конвульсий. Если бы Шейлу вовремя не нашли, она бы умерла. – Кирнс положил руку на плечо Коринфа. – Конкретный объем уничтоженной мозговой ткани невелик, однако повреждения нанесены наиболее критической области.

– Феликс сказал, что она хорошо восстанавливается.

– О, да. – Кирнс криво улыбнулся, словно почувствовал на языке что-то кислое. – Теперь нам нетрудно разобраться в психологии прежнего человека. Я использовал тройной подход, разработанный после перемен Гравенстейном и де ла Гардом, – символогическую переоценку, кибернетическую нейрологию и соматическое координирование. У нее осталось достаточно здоровых тканей, способных – под тщательным надзором, когда пройдет психоз – взять на себя функции поврежденных участков. По моим прикидкам, мы сможем выписать ее через три месяца.

Врач тяжело вздохнул.

– Она будет обычным, здоровым человеком, как накануне перемен, с ай-кью около ста пятидесяти.

– Ясно, – кивнул Коринф. – А есть ли шансы восстановить ее полностью?

– В лучшем случае на это уйдут годы – понадобится воссоздавать нервную ткань. Она не регенерируется, знаете ли, даже с искусственной стимуляцией. Чтобы вырастить клетки головного мозга человека, нам, по сути, предстоит создать жизнь в пробирке, перескочить через миллиард лет эволюции и в точности скопировать генотип пациентки. И даже тогда… я не уверен.

– Ясно.

– Если хотите, ступайте к ней – ненадолго. Ей уже сказали, что вы живы.

– А она что?

– Очень много плакала. Это понятно, это здоровый симптом. Вы можете провести с ней полчаса, если не станете ее слишком будоражить. – Кирнс назвал ему номер палаты, а сам вернулся в кабинет.