– Теперь вам не надо спешить, – сказала Сэм и протянула ей бумажный носовой платок.

Джемма вздохнула.

– Я уже вдоволь нахлебалась проблем после вашего визита. Управляющая дважды вызывала меня к себе по этому поводу.

– Мне очень жаль, Джемма. Я бы не стала проникать в ту комнату, не будь это крайне важно.

– Что бы вы ей ни сказали, вы довели сестру Мэри Фрэнсис до нервного срыва. Она с того дня без умолку говорит о матери Карлин. О ней всегда ходили слухи. У меня возникает ощущение, что я знаю эту женщину, хотя никогда с ней не встречалась.

– Поясните, что за слухи ходили о матери Карлин.

– Мне в самом деле не следует вам этого рассказывать. – Джемма смяла платок в руке.

– У вас больше не будет неприятностей. Я никогда не раскрываю имена своих информаторов. Для меня это самое важное в моей работе.

Джемма несколько секунд пристально смотрела на Сэм, затем тяжело вздохнула.

– Мать Карлин жила здесь до того, как я начала работать, но она явно доставляла всем много хлопот. Вела себя слишком властно, пыталась верховодить. Заставила уволить одну из сотрудниц, хотя в целом сама, насколько я поняла, была глубоко несчастной стервой.

– Продолжайте, – подбодрила ее Сэм, стараясь включить обогреватель на полную мощность.

– Подруга моей матери, Эми, которая помогла мне устроиться сюда на работу, говорила, что сотрудники прикладывали немалые усилия, чтобы поднять ей настроение. Однажды утром Эми зашла в спальню матери Карлин и обнаружила ее мертвой, ночью у нее случился сердечный приступ. В этом не было бы ничего необычного для такого заведения, как «Грейсуэлл», если бы Эми не заметила наполовину съеденный хаш-кейк[10] на тарелке у постели покойницы. Она сразу поняла, что это такое, поскольку сама и приготовила десерт. Однако загвоздка заключалась в том, что практически все узнали о существовании этих хаш-кейков после того, как заведующая, подслушав разговор Эми с подругой, когда та рассказывала о куче хаш-кейков в своей сумке, конфисковала их все. Затем она провела срочное собрание сотрудников по поводу недопустимости употребления наркотиков во время исполнения служебных обязанностей, а Эми чудом не уволили. Даже вывесили специальное напоминание на эту тему в комнате для персонала. Хаш-кейки остались в кабинете управляющей, и кто угодно мог стащить один из них и скормить матери Карлин. Но несчастье случилось потому, что в тот хаш-кейк добавили еще и «кислоты»[11], то есть гораздо более сильный наркотик.

– Ничего себе! – Сэм потеряла дар речи.

– Эми клянется, что не она дала его матери Карлин, а мне кажется, тот, кто принес кейк в ее спальню, считал его вполне безвредным средством для поднятия тонуса, но только слабое сердце Карлин не выдержало. К счастью, первой кейк нашла сама Эми и успела избавиться от остатков десерта до прибытия «скорой помощи». Она ожидала громкого скандала, но ничего не произошло. Как я понимаю, судебные медики не проверяют умерших в возрасте семидесяти пяти лет, бывших монахинь, на наличие наркоты в организме. Эми никому не рассказывала о случившемся, поделилась правдой только со мной. Она сделала это через десять лет после тех событий. Должно быть, ей нужно было наконец выговориться и избавиться от чувства вины. – Джемма снова заплакала. – А вот сестра Мэри Фрэнсис рассказала мне кое-что еще. В ту злополучную ночь она слышала, как мать Карлин взывает к сатане, но поскольку все знали, что ее мучают кошмары, Мэри не придала ее крикам значения и не вызвала ночную дежурную. Она до сих пор мучается и твердит: «Никогда не прощу себе той оплошности». Я, разумеется, не имела никакого отношения к той давней смерти, но даже мне становится стыдно, что нечто подобное могло произойти здесь, а никто так и не узнал об этом. Не понимаю, кому понадобилось причинять вред матери Карлин, если ее все же убили?

– Именно это я и пытаюсь выяснить, – заверила ее Сэм. – Вы точно ничего не знаете о той женщине, которая вызвала у всех недоумение во время панихиды по отцу Бенджамину?

– Я лишь заметила, как пару бывших монахинь сильно взволновал ее поступок. После службы мы немного выпили в «Грейсуэлле», поминая отца Бенджамина, и я подслушала их разговор между собой.

– О чем же они говорили? – спросила Сэм, склоняясь чуть ближе к собеседнице.

– Думаю, я выболтала вам более чем достаточно. – Джемма открыла дверь машины. – Вы обещали оставить меня в покое.

– Я сдержу свое слово, но только, Джемма, пожалуйста, расскажите, о чем они говорили. Это очень важно.

– Они обсуждали, как хорошо, что все архивы уничтожены, поскольку пора навсегда забыть прошлое и жить дальше спокойно. – Джемма выбралась из автомобиля, но затем задержалась, посмотрела внутрь, положив руку на крышу. – Возможно, вам тоже нужно прислушаться к их совету.

Сэм проводила взглядом Джемму, которая прошла по промерзшей дорожке и скрылась в здании «Грейсуэлла». После чего достала блокнот и вписала имя матери Карлин под именами отца Бенджамина и Джорджа Кэннона.

12 августа 2006 года, суббота

Мать Карлин сидела на краю кровати, сложив свои почти не гнувшиеся воспаленные пальцы в молитве над Библией. Ее самочувствие становилось все хуже, и потому она испытывала привычное физическое переутомление, хотя провела долгий день в абсолютном бездействии. Да, в старении нет ничего хорошего, размышляла она, перекрестившись, а потом положила четки и Библию на прикроватный столик. Все, что ожидает ее впереди, – это хроническое недомогание и бесконечные болезни, усугубляемые расстройством от потери своих знакомых ровесниц. Она уже не могла вспомнить, когда в последний раз просыпалась без ощущения дискомфорта, с чувством хоть какого-то оптимизма в начале нового дня.

Она потянулась за своими ходунками и подняла тощее тело так, чтобы встать к ним лицом. Ее все еще слегка трясло после поездки в больницу накануне. Диагноз молодого и самоуверенного врача-консультанта заключался в том, что ее сердце становилось все слабее и ей следовало установить кардиостимулятор, как только она оправится от напавшего на нее бронхита. Приступы кашля бывали очень сильными. Казалось, ребра готовы разорвать грудь, и она не думала, что скоро поправится. Более того, когда ее перекладывали на постель из инвалидного кресла прошлым вечером, она ощутила страшнейшую усталость и представить себе не могла, что у нее хватит сил проснуться на следующее утро.

На улице стояла удушающая жара, но проникавший в комнату свежий ветерок приносил некоторое облегчение. Библия лежала на прикроватном столике раскрытой, и ее пожелтевшие страницы под ветром трепетали, как крылья пойманной бабочки. В итоге сквозняк перелистал их к самому началу, где все еще был различим штамп библиотеки приюта имени Святой Маргариты. Закрыв глаза, она почувствовала, как перенеслась назад во времени.