А-конкон снисходительно взглянул на него:

— Кто же принимает всерьез червей? Их и животными-то не назовешь.

— Ну а кроты? — не унимался Камио.

— Кроты! — Лис-философ в сердцах даже сплюнул. — К великому бесчестью своего племени, они роются в садах и огородах, в земле, оскверненной людьми. Да и черви тоже, — добавил он. Как видно, эта мысль только что пришла ему в голову. — То ли дело змеи. Они горды и независимы. И потому внушают людям ненависть и страх.

— К тому же у них есть ядовитые зубы и от их укусов умирают, — вставил Камио.

А-конкон вновь смерил его долгим взглядом:

— Да, их укус смертелен. Но змеиный яд лишь защита против той отравы, которой люди пропитали мир. Духи змей скрываются под землей, под водой озер, морей и рек. Змеи сохранили чистоту, отвергнув все попытки людей приручить их, заставить служить себе, подобно собакам и кошкам. Их обитель — это средоточие высокого разума. Духи змей искупают там зло, совершенное здесь, на поверхности земли. Знаешь, почему у змей раздвоенный язык? Это все происки людей: они посадили острую траву в тех местах, где змеи издавна лизали росу. С тех пор змеи держатся от людей в стороне, храня свой дух незапятнанным. Заметь, облик всех зверей на земле изменяется с течением лет, лишь змеи остаются прежними. Они унаследуют землю и будут ее властелинами, ибо лишь им удалось уберечься от смрада, распространяемого людьми, чьи машины отравляют воздух и воду, чей омерзительный лай режет уши всех, кто к ним приближается…

— Я знал одного неплохого человека, — задумчиво произнес Камио. — Он, то есть она, это была самка… Так вот, она работала в зоопарке… и она ни разу меня не ударила… И лаяла она так мягко, приятно… знаешь, ее голос вовсе не резал уши. Мне случалось на нее огрызнуться, но она никогда меня не наказывала.

— Так это она выпустила тебя на свободу?

— Нет. Но я слыхал, что некоторые служители зоопарка делали так.

А-конкон испустил горестный вздох и уставился на Камио. Он так сверлил американского лиса глазами, что у того начала кружиться голова.

— Боюсь, Камио, ты навсегда потерян для моего учения, — наконец бросил лис-философ. — Слишком долго ты жил среди людей, и это не прошло для тебя даром. Я ничем не могу тебе помочь. — Взгляд А-конкона остекленел. — Я бессилен спасти и эту обезумевшую лисицу, О-ха.

Камио подскочил как ужаленный:

— О чем это ты?

— А? — рассеяно откликнулся А-конкон, который уже блуждал в глубинах собственного сознания и вовсе не хотел возвращаться к действительности.

— Почему это О-ха обезумела? — заорал Камио во всю глотку. — Ты что, ее видел?

— Видел. Она отправилась прямиком в пасть смерти. В неумолимую зубастую пасть. — Взгляд А-конкона вновь прояснился. — Как раз перед твоим приходом я встретил ее. Она направлялась в усадьбу, прибежище зла. Я заметил, вокруг нее витают мрачные предчувствия, отчаяние и страх. Думаю, сейчас для нее все кончено… да…

— Отвались твой облезлый хвост! Почему же ты мне раньше ничего не сказал!

И, не слушая больше неразборчивого бормотания лиса-философа, Камио что было мочи пустился к усадьбе.

Резкий человеческий запах пропитал всю усадьбу насквозь. Скрываясь за кустами, О-ха обогнула лужайку перед домом. Аккуратно подстриженные, разбитые на правильные квадраты кусты были невысоки, так что лисице едва удавалось спрятаться за ними. В саду тут и там виднелись каменные фигуры, изображающие людей. Верно, это стражи усадьбы, решила О-ха. Таинственные изваяния были окружены розами и другими садовыми цветами. За домом поблескивал поросший лилиями пруд, через который был перекинут каменный мостик. Некоторые из кустов, особым образом подстриженные, напоминали своими очертаниями животных — петуха, павлина, дельфина. Лисы среди них не оказалось.

На лужайке, зеленевшей между садом и большими стеклянными дверьми дома, стояло несколько белых стульев. Из дома доносился нестройный гул человеческих голосов. Сейбра было не видно, Камио тоже. Вдруг А-лон все-таки ошибся, мелькнуло в голове у лисицы. Может, Камио и думать не думал отомстить за нее грозному риджбеку. О-ха уже собиралась улизнуть, как вдруг стеклянные двери распахнулись и на лужайку выскочили люди. Воздух немедленно наполнился запахом дыма, который некоторые из них выпускали из ноздрей. О-ха сморщила нос. Как и всем диким зверям, запах дыма внушал ей ужас, а запах человеческого пота — отвращение. Она бесшумно припала к земле.

Люди меж тем расселись на стульях и принялись громко перелаиваться. Вскоре к какофонии звуков прибавилось звяканье стаканов. Казалось, все люди разом возымели желание что-то сообщить друг другу, но ни один не хотел прислушаться к лаю другого. До лисицы то и дело доносился тот странный отрывистый звук, который люди, сотрясаясь всем телом, произносят, когда они счастливы и довольны. Она бросила быстрый взгляд на собравшихся на лужайке, но никто из людей не двигался, и слабое зрение лисицы позволяло ей различить лишь расплывчатые разноцветные пятна — среди них преобладали белые. Вдруг, заглушая все человеческие запахи, в ноздри лисицы ударил еще один, знакомый, страшный. Сердце ее бешено заколотилось. Сейбр был где-то здесь. Она почувствовала запах этого пса, запах, который будет помнить до смерти. Похоже, он совсем близко, поняла О-ха. Да, вот же она, огромная голова. Уши насторожены, нос наставлен по ветру. Громадный пес лежал, растянувшись на траве, у ног одного из человечьих самцов. По некоторым несомненным для нее признакам — изменившемуся запаху, движениям пса — О-ха догадалась: Сейбр уже почуял, что в его владения вторгся чужак. Конечно, он был ручным зверем, но ему доводилось охотиться, О-ха это прекрасно помнила. Значит, он обладал неплохим чутьем. По крайней мере неплохим для собаки. Ей придется иметь дело не с изнеженным увальнем, а с убийцей, который не раз упивался чужой кровью. Уж если он почуял запах лисицы, он не оставит этого без внимания. Сейчас наверняка встанет и отправится на разведку, чтобы убедиться в верности своих подозрений или развеять их.

На мгновение в душе О-ха поднялась волна паники. Но лисица овладела собой, и ужас сменился холодной рассудительностью, которая в минуты опасности всегда приходила на помощь лисам. О-ха быстро оценила ситуацию, прикидывая, как разумнее поступить. У нее есть два выхода — пуститься наутек прежде, чем Сейбр расчует ее как следует и поймет, в какой она стороне, или остаться на месте. Быть может, ветер не подведет ее. Если он больше не донесет ее запаха до врага, она сумеет тихонько отползти. А вот если она вскочит и побежит, ее скорее всего заметит не только Сейбр, но и люди. Они устроят облаву, которая, весьма вероятно, закончится для нее печально. Особенно если у кого-то из людей с собой ружье. Но это вряд ли, успокоила себя О-ха. Одежда сидевших на лужайке людей испускала совсем не тот запах, что одежда охотников. Правда, фермеры, О-ха знала это, нередко берут с собой ружья, даже когда не собираются на охоту, а, скажем, работают в поле на своих тракторах. Но хозяева и гости усадьбы фермерам не чета. Эти всегда надевают для охоты особую одежду. Сейчас голоса их звучали совсем не так, как голоса охотников, — тише, спокойнее, никто не вопил и не визжал, не заходился яростным лаем.