О том, какой может быть расплата за подобные взаимные «любезности», никто из них тогда не думал.

Переговоры во Вьетнаме закончились для Закурдаева успешно. Кохреидзе и Асатиани поздравили Беришвили с первым серьезным успехом. Свою долю стал получать Пхакадзе. Минадзе в очередной раз ушел в море. Жизнь продолжалась, а Закурдаев сполна узнал, что такое сделать первый шаг в круг связей, которые следователи называют преступными.

Он прилетал после коллегии в Симферополь, обнимался со встречавшими его друзьями и возле автомашины слышал сладко-услужливый голос Беришвили:

– Здравствуйте, Вячеслав Иванович. Это я. Вот привез вам кое-что. Вы не волнуйтесь. Никто ничего не знает. Надеюсь, водителю вы доверяете – иначе зачем его держать? Все у вас в багажнике. Дома посмотрите. Думаю, вам понравится.

С трудом скрывая раздражение, Закурдаев кивал в знак согласия и, сглаживая происходившее перед друзьями, спрашивал:

– Где вы говорите заказали ужин? Ах да, хорошее место.

– Гизо, езжайте за нами.

В другой раз Закурдаев заходил в номер гостиницы в Тбилиси и видел заполненный деликатесами холодильник. Болезненно реагируя на стук в дверь, открывал ее все тому же услужливо-заискивающему директору Кутаисского рыбозавода.

– Вячеслав Иванович, мы приветствуем вас в солнечной, гостеприимной Грузии. Вот, достал по случаю кожаное пальто. Кажется, ваш размер. Примерьте.

Эта назойливость тяготила. Выхода Закурдаев не видел.

На очередную коллегию в Москву он ехал с тяжелым сердцем. По ее завершении должен был возглавить делегацию министерства на переговорах с представителями ближневосточного региона. Это вроде бы успокаивало. С другой стороны, ему сообщили о недавнем аресте Минадзе. Знал он и об арестах Денисенко, Беришвили, Кохреидзе, Асатиани. Поэтому, когда новый министр и многолетний друг Владимир Михайлович Каменцев сказал, что за серьезные недостатки в работе его освобождают от занимаемой должности, все понял.

Зло спросил Каменцева: «С чем это связано?» Услышав, что с ним намерен говорить заместитель генерального прокурора Найденов, хлопнул дверью. На Пушкинскую, 15а поехал не один, а в сопровождении куратора министерства по линии КГБ. С Найденовым и Каракозовым разговаривал так же зло, как и с министром. На все вопросы и увещевания бросал краткое «нет».

Первое плохое впечатление, которое произвел на тех, от кого во многом зависела его дальнейшая судьба, так и не смог никогда изменить, что и сыграло свою роль в назначении судом довольно сурового наказания.

Тогда же, поняв, что будет арестован, растерялся, но никогда не думал, какими долгими и мучительными будут трудные месяцы пребывания в следственном изоляторе.

Письмо сокамерника следственно-арестованному И. Ф. Денисенко:

«И о Бутырках на добрую память, на память о сопереживаниях Ивану Федоровичу от Л. 2 января 1980 года.

Только ли муки, только ли безотчетный страх, сковывающий, парализующий мозг и душу? Нет… ведь и здесь есть жизнь! И именно здесь нужно суметь найти в себе силы для того хотя бы, чтобы сохранить право на индивидуальность. Ведь смеешься же порой над тем, что еще недавно казалось жутким (юмор рождался даже в ташкентское землетрясение). Право, за первые месяцы заключения плачешь и хохочешь порой больше, чем на воле! Но вот одна особенность: каждый раз после гомерического хохота рванет по хребтине ознобом, полоснет памятью, мелькнут ручонки сына на шее или вдруг отчетливо вспомнишь влюбленные глаза из тех невозможных и невозвратных дней, и душит горьковатый ком в горле, и останавливается, стекленеет взгляд, и не можешь сдержать слез. Кажется, что ржал-то над близким покойником, а этот живой труп – ты сам!

Каких-то радостей, каких-то застолий не переживешь, когда прошли невозвратно лучшие годы жизни?!.. Боль утраченного гнетет, разрывает душу. Безымянность… Беспомощность… Неволя… А главное – утрата лица, личности разрушает мозг и всего тебя быстрее болезни… И найдешь ли лекарство, которое потом, когда-то, в прекрасном далеке излечит невольничьи раны. И очистится ли душа перенесенными страданиями…»

Все, что описано в этом письме, сполна пережил и Вячеслав Иванович Закурдаев. Но в его сознании никогда не укладывалось, в чем избирательный смысл карательной политики государства. Почему именно он, человек из номенклатуры, входящий в элиту избранных, отдан на заклание.

– Все они такие же, как я. Все мы жили по негласным правилам, – говорил он мне. – Поймите, именно взаимоотношения в этой системе сделали меня преступником… Звонит мне Макаренко (первый секретарь Крымского обкома КП Украины): «Завтра приезжает командующий Одесским военным округом. Прими как полагается». Вы знаете, что значит – принять как полагается? Значит, знаете. Но он-то приезжает не один, а со свитой, и немалой. Кто и когда отпускал мне на это деньги? Ну, это мелочи. Снова звонок: «У Леонида Ильича юбилей. Негоже рыбакам Черноморья быть не на высоте». Думаю, гадаю, а потом мои «народные умельцы» из кости кашалота делают великолепную модель парусника. Обошлась она в семнадцать тысяч, хотя подарок вроде коллективный.

Звонит Макаренко: «Молодец! Парусник понравился. Подумай, как иметь два-три таких в запас». Интересное предложение… А деньги где брать?

Очередной звонок: юбилей Щербицкого[31]. Опять думай. «Народные умельцы» из той же кости кашалота вытачивают шахматы и инкрустированный шахматный столик. Это еще 9 тысяч. А вы мне о морали, о разложении общества… О нашем долге перед Родиной, об ответственности за будущее наших детей… Оставьте! Вы наивны по молодости, вы не были в шкуре номенклатурного работника. И слушайте, не нужно мне говорить о морали руководителей новой волны. Ах да, они объявили войну коррупции, взяточничеству и злоупотреблениям. Ложь!

Вы симпатизируете Шеварднадзе? Да вы знаете, где я был незадолго до ареста? Напомню: я был участником Потийской городской партийной конференции. В президиуме сидел рядом с Эдуардом Амвросиевичем. А потом, после громких слов и призывов, был ужин в узком кругу. Даже если вас при вашей должности кто-то захочет так угостить в Грузии, у него ничего не выйдет. Это еда королей! О спиртном я не говорю: мы пили коллекционные коньяки пятидесятилетней выдержки… За это нужно головы отрывать! А вы о морали… О долге! Перед кем? Вы мечете бисер перед свиньями и не понимаете этого. Но почему я? Почему они отдали меня? Почему Суслов на секретариате дал согласие по вашей докладной записке на отсечение моей головы? Почему не отстоял меня Каменцев? Ведь Володя друг. Пусть он не получал от меня денег, но золотые безделушки жене, подарки брал. Это-то было! Вы обвиняете меня в том, что я получил от Беришвили в виде взятки три хрустальные вазы, но они стоят намного дешевле, чем то, что я дарил другим. Почему они отдали меня вам? Почему?

Вину в получении взяток Закурдаев признал полностью. Он верил в то, что мы объективно разобрались в его прегрешениях и в этом также сможет разобраться и суд. Он жестоко ошибался. Его личная судьба никого не интересовала. Народу нужно было продемонстрировать, что взяточникам объявлена бескомпромиссная война. Народ жаждал крови коррумпированных руководителей. Пар из котла выпускали потихоньку.