– Мне снова звонили из министерства внутренних дел, Джордж, – продолжал Лейкон, но уже тише и не дожидаясь его ответа. – Они уже получили заключение патологоанатома, и тело может быть выдано. Рекомендуют побыстрее кремировать. Я подумал, что, если дам вам название фирмы, которая такими делами занимается, вы в состоянии сообщить это заинтересованным лицам. Конечно, без связи с нами. Вы видели объявление для печати? Что вы о нем думаете? Я считаю, оно умело составлено. Я считаю, тон абсолютно точно выдержан.

– Я возьму карандаш, – предупредил Смайли и принялся рыться в ящике, пока не нашел пластмассовой штуки грушевидной формы на кожаной тесемке, которую Энн иногда носила на шее. С большим трудом заставив выскочить грифель, он записал под диктовку Лейкона название фирмы и адрес, снова название фирмы и снова адрес.

– Записали? Может, я повторю? Или вы прочтете мне, чтобы быть вдвойне уверенным?

– По-моему, все в порядке, спасибо, – отказался Смайли. С некоторым запозданием он понял, что Лейкон пьян.

– А теперь, Джордж, не забудьте: у нас назначено свидание. Семинар по брачным делам, не исключающий захватов. Вы выступите в роли моего старшего советника. У нас тут внизу очень приличный мясной ресторан, и я угощу вас ужином на скорую руку, пока вы будете делиться со мной своей мудростью. У вас нет под рукой еженедельника? Давайте занесем туда эту встречу.

С крайне дурным предчувствием Смайли условился о дате. Всю жизнь изобретая легенды для прикрытия самых разных жизненных ситуаций, он все еще не умел отказываться от приглашения на ужин.

– И вы так ничего и не нашли? – осведомился Лейкон уже более заинтересованно. – Ни сучка, ни задоринки, никаких зацепок. Это была буря в стакане воды, как мы и подозревали, верно?

В голове Смайли промелькнуло множество ответов, но он посчитал за лучшее помолчать.

– А как со счетом за телефон? – поинтересовался Смайли.

– Со счетом за телефон? Каким счетом? Ах, вы имеете в виду его счет. Оплатите и пришлите мне квитанцию. Никаких проблем. А еще лучше пошлите ее по почте Стрикленду.

– Я уже отослал ее вам, – терпеливо пояснил Смайли. – Я просил вас выяснить по возможности, куда были сделаны звонки.

– Я немедленно этим займусь, – ничуть не смутившись, ответил Лейкон. – Больше ничего?

– Нет. Думаю, что нет. Ничего.

– Выспитесь. Голос у вас совсем измученный.

– Спокойной ночи, – сказал Смайли.

* * *

Снова крепко зажав лупу Энн в пухлом кулаке, Смайли принялся опять рассматривать фотографию. Пол в колодце был застлан ковром – по-видимому, белым; диваны были расставлены подковой, повторяя линию занавесок на дальней стороне периметра. В глубине виднелась обитая дерматином дверь, и одежда обоих мужчин – пиджаки, брюки, галстуки – висела аккуратно, как в больнице, на вбитых в нее крючках. На столике стояла пепельница, и Смайли принялся разглядывать надпись на ней. После многочисленных манипуляций с лупой неудавшийся филолог разобрал что-то вроде очертания букв А-С-Н-Т, но было ли это слово, означающее по-немецки «восемь», или часть слова «внимание», или же четыре буквы какого-то более длинного слова, он не мог сказать. Да на этом этапе он и не стал мучиться, пытаясь найти разгадку, а предпочел заложить полученную информацию в глубины своего мозга, пока не появится еще какая-нибудь часть головоломки.

* * *

Позвонила Энн. Смайли, по-видимому, снова задремал, потому что память его не удержала звонка – просто он услышал ее голос, когда медленно поднес трубку к уху: «Джордж, Джордж», – свое имя, произнесенное так, словно она долгое время взывала к нему и он только сейчас собрался с силами или потрудился поднять трубку.

Разговор начался словно между чужими людьми – так же началась их любовь.

– Как поживаешь? – спросила она.

– Очень хорошо, спасибо. А ты? Могу быть чем-то тебе полезен?

– Я спросила не просто так, – настаивала Энн. – Как ты? Я хочу знать.

– А я сказал тебе, что хорошо.

– Я звонила утром. Почему ты не отвечал?

– Меня не было.

Долгое молчание, пока она, видимо, обдумывала его слабое извинение. До сих пор телефон никогда не волновал ее. Она не считала, что с ним связано что-то срочное.

– Уходил по работе? – пыталась выяснить она.

– Выполнял одно задание Лейкона.

– Он нынче рано раздает задания.

– Он теперь без жены: она ушла от него, – пояснил Смайли без всякой задней мысли.

Молчание.

– В свое время ты говорила, что она разумно поступила бы, если бы ушла, – заметил Смайли, прикрываясь назидательным тоном.

– Глупая женщина, – в ответ обронила Энн, за чем последовало еще более долгое молчание, на сей раз со стороны Смайли, перед которым внезапно возникла громада выбора, который предлагала ему бывшая жена.

Снова воссоединиться, как она это иногда называла.

Забыть все обиды, весь список любовников; забыть о Билле Хейдоне, этом предателе из Цирка, чья тень накладывалась на лицо Энн всякий раз, как Смайли пытался обнять ее, – забыть о человеке, воспоминание о котором причиняло ему постоянную боль. О Билле – его друге, Билле – цвете их поколения, шутнике, обаятельном человеке, образцовом конформисте; Билле – прирожденном обманщике, которого обман в конечном счете привел в постель к русским и в постель к Энн. Устроить новый спектакль с медовым месяцем, полететь на юг Франции, есть вкусные блюда, покупать обновки, делать все, что положено любовникам. И сколько все это продлится? Сколько пройдет времени до того, как ее улыбка угаснет, и взгляд потускнеет, и эти мифические отношения потребуют, чтобы она уехала в дальние края лечить свои мифические недомогания?

– Ты где сейчас? – растерянно спросил он.

– У Хильды.

– А я думал, ты в Корнуэлле.

Хильда была разведена. И жила она в Кенсингтоне, в двадцати минутах ходьбы от квартиры Смайли.

– А где Хильда? – осведомился он, переварив эти сведения.

– Уехала.

– На всю ночь?

– Зная Хильду, думаю, что да. Если только она не притащит кого-то с собой.

– Ну, тогда, я полагаю, тебе тоже следует развлечься без нее, как ты умеешь, – посоветовал он и, еще говоря, услышал ее шепот:

– Джордж.

Сильный, неистовый страх сковал душу Смайли. Он посмотрел на снимок, все еще лежавший на подставке для книги рядом с лупой, и внезапно в памяти всплыло все, что намеком и легким шепотом возникало в его мозгу в течение дня; он услышал барабаны своего прошлого, призывавшие его сделать последнее усилие, выявить и взрезать нарыв, близость которого он чувствовал всю жизнь, и он не хотел, чтобы Энн была рядом. «Передайте Максу, что речь идет о Песочнике». Обретя ясность мысли, рожденную голодом, усталостью и смятением, Смайли твердо осознал: Энн не должна быть причастна к тому, что ему предстоит. Он знал, хотя был всего лишь в преддверии, и тем не менее знал, что, как ни странно, ему, возможно, выпал шанс в его немалые лета вновь принять участие в сражениях, которые он вел всю жизнь, и наконец сыграть в свою пользу. Если это так, то никакой Энн, никакого фальшивого мира, никакой пристрастной свидетельницы его действий – ничто не должно мешать его одинокому преследованию зверя. До этой минуты он и сам не ведал о своем сокровенном. Теперь все встало на свои места.