— Н-ничего…

— Значит, показалось… Почудилось, что ты какой-то звук издал, — ухмыльнулся Евгений Адамович. — Ну-ну… Да! А спустя еще сутки твою девку, Боб, обнаруживают мертвой — пардон, придушенной… Кстати, забыл сказать: завтра тебе вручат повестку, да не куда-нибудь, а в Генеральную: подумай хорошенько, что ты там будешь плести!..

Шахмин побледнел, но на этот раз ничего не ответил. А Катальников продолжил:

— Итак, дело — на доследовании, судя по всему, и, опять же судя по всему, в связи с открывшимися новыми обстоятельствами… Как видишь, Боб, твою просьбу я выполнил — информацию, доселе тебе не известную, ты получил… Твоя очередь! Что могла выболтать девка?!

— Ничего! — твердо произнес Шахмин, прекрасно понимавший, что от степени твердости его голоса зависит многое, возможно включая его собственную жизнь… И повторил: — Ни-че-го! Ты, Женя, должно быть, сошел с ума, если решил, что я стал бы рисковать… рисковать тобой и… И собой, конечно, тоже!

Адвокат посмотрел в глаза другу детства, приказав себе выдержать взгляд Катка, даже если после этого ослепнет. О том, что могла выболтать глупая Лидия, он запретил себе думать до тех пор, пока не покинет этот дом. Впрочем, думать теперь нужно было не об этом, а о том, как выкрутиться из ситуации в прокурорском кабинете… В ушах у Шахмина тоненько звенело — в последнее время подводило давление, о чем свидетельствовала и образовавшаяся внезапно ломота в затылке. Он собрал в кулак всю свою волю и усмехнулся:

— Клянусь, Женя, больше мне сказать тебе нечего, поскольку ничего и нет… А за информацию насчет Генпрокуратуры — спасибо. Не знаю, на какой день они надумали меня вызвать, но сразу после визита свяжусь с тобой и проинформирую, в чем там дело…

— Не нравится мне все это! — внезапно буркнул Башкир. — Дело-то ведь вчистую развалилось… Может, мне залечь пока?..

— Прекрати панику, — сухо бросил адвокат, сверкнув на киллера глазами. — Нет для нее никаких оснований, все чисто! Ясно тебе?..

Башкир хотел что-то возразить, но передумал. Только покосился вопросительно на Катальникова, успевшего налить себе вторую порцию напитка и задумчиво взиравшего на адвоката. Евгений Адамович вздохнул и, выдержав паузу, произнес скучнейшим голосом:

— А что с тем делом, Боб?.. Я имею в виду…

— Я понял, — рассеянно перебил его Шахмин, хмуро размышлявший о своем: теперь это было, с его точки зрения, уже можно. — Все нормально… А что там может быть?

— В любом случае на стороне работаешь последний раз. Если все обойдется, затихнешь, Боб, надолго и еще будешь благодарить Бога, которого так часто поминаешь, что не навсегда… А и правда ведь поздно!.. Спокойной ночи!

И, поскольку сам хозяин при этом не шевельнулся, первыми поднялись гости.

— Ладно, Женя, до встречи. — Адвокат, во всяком случае внешне, вновь был спокоен. Мрачный, как туча, Башкир невнятно попрощался и вышел из кабинета впереди Шахмина.

— Слушай, Бо… — начал, было, он, когда оба в сопровождении «дворецкого» оказались внизу, в холле. Но Шахмин, напряженно глядевший под ноги, зло взорвался.

— Заткнись! — прошипел он сквозь зубы опешившему Башкиру, с которым никогда в жизни не позволял себе ничего подобного прежде.

В следующий раз он заговорил уже в машине. За руль сел Борис Николаевич сам, хотя прикатили они сюда на «опеле» башкировского знакомца: адвокату показалось, что за ним и его машиной следят. Конечно, он мог ошибаться, но береженого, как говорится, и Бог бережет.

— Ты хоть понял, — поинтересовался он, держа левую руку на руле, а правой извлекая из кармана сигареты, — что он не поверил ни единому нашему слову?..

Башкир покосился на Шахмина и слегка пожал плечами:

— Тебе виднее, ты ж его дружбан, а не я… Что предлагаешь?

— Тебе какие острова больше нравятся? — усмехнулся адвокат. — Канары? Или, может…

— Мальдивы! — перебил его Иванов. — Или Хренивы. Или… Я тебя понял… твою мать!

— И как можно скорее, — добавил адвокат и глубоко затянулся сигаретой.

Они некоторое время ехали молча. Наконец Башкир все-таки задал ожидаемый вопрос:

— Сам-то ты…

— Мое дело! — коротко и резко оборвал его Шахмин. И больше, до самого конца пути, они не обменялись ни единым словом.

Что касается их общего хозяина, после ухода гостей он некоторое время посидел в одиночестве, потягивая бренди и не меняя позы. Затем, поднявшись, обошел свой рабочий стол и включил компьютер. Дождавшись загрузки, неторопливо открыл один из файлов… За этим занятием его и застал «дворецкий», все так же бесшумно скользнувший в кабинет.

— Иди сюда, Николай, — подозвал его Катальников. — Смотри, это мы в девятом, выпускники…

Николай послушно обошел стол вслед за хозяином и внимательно уставился на монитор, в центре которого красовалась обыкновенная черно-белая фотография: два подростка в обнимку, оба явно навеселе… Некоторое время и хозяин, и «дворецкий» молча разглядывали снимок.

Потом Евгений Адамович вздохнул и поднял на Николая глаза.

— Давно это было… — тихо произнес он.

В глазах Николая вспыхнул вопросительный огонек. Каток усмехнулся и, какую-то долю секунды поколебавшись, еле заметно покачал головой.

— Башкир? — одними губами спросил его молчаливый собеседник.

На это раз Евгений Адамович Катальников кивнул, не задумавшись ни на секунду.

Отпустив Николая, он еще некоторое время разглядывал монитор, затем нахмурился и закрыл файл. Наступил черед электронной почты, в которой на этот раз было всего одно короткое послание от некоего «Б. Л.».

«Наш общий друг, скорее всего, все-таки заполучил грипп, — прочел Евгений Адамович. — Говорят, он в нынешнем году тяжелый, иногда с летальным исходом».

Катальников прочел печальное сообщение дважды, прежде чем удалить. Компьютер был выключен, но еще около получаса Евгений Адамович провел в кабинете, размышляя над полученной информацией.

Короткое письмецо означало, что за Борисом Шахминым, скорее всего, установлена слежка и что на сей раз ситуация вполне серьезная — то есть может коснуться самого Катальникова… Особенно если Бориса арестуют и он заговорит… Впрочем, в отличие от «Б. Л.», своего информатора, Евгений Адамович не верил, что на свете существуют обстоятельства, при которых Боб откроет рот — не потому, что считал его не способным на предательство, а потому что знал, до какой степени адвокат жизнелюбив.

Да, Борис, давно уже ни во что не ставивший чужие жизни, свою собственную ценил и обожал. И что, «открыв рот», он лишится ее в течение считанных часов, Шахмину объяснять было не нужно. А то, что «Б. Л.», будучи в глубине души трусом, как все презираемые Катком «людишки в погонах», был не в силах отказаться от щедрот Евгения Адамовича, при этом день и ночь трясясь свое положение и карьеру, новостью для Катальникова не было.