Наконец настал конец семестра. Школяры и учителя разъехались, и в школе воцарилась атмосфера запустения и одиночества. Вечером накануне каникул эконому Эллингтону в актовом зале торжественно преподнесли в дар шикарный дорожный баул из телячьей шкуры. Речь доктора Роузвера была поистине образцовым примером уважительного прощания с коллегой. Он говорил о многолетней самоотверженной службе Эллингтона в школе, затем намекнул на ухудшившееся здоровье эконома, каковое должно поправиться при более спокойной и здоровой жизни в колониях.

— Чтобы он смог увезти с собой все наши добрые пожелания, мы дарим ему этот саквояж.

«Прекрасно сказано», — пробормотал себе под нос Ривелл.

Пребывание самого Ривелла в школе после окончания семестра становилось бессмысленным, но директор радушно предложил ему задержаться еще на несколько дней. Ривелл с благодарностью принял приглашение и тем же вечером в своей комнате сделал последнюю решительную попытку найти тот узелок, распутав который можно раскрыть оукингтонское дело.

Прежде всего он напечатал сводный перечень всех имевшихся против Эллингтона подозрений:

Очень впечатляет, думал Ривелл, перечитывая запись. Ночь была холодной для середины лета, и он плотнее закутался в свой домашний халат. И тут он вспомнил о халате убитого мальчика, лежавшем у края бассейна. Если мальчик был застрелен, халат неминуемо запачкался бы кровью. Но на халате следов крови не нашли. Значит, убийца подменил одежду, уничтожив испачканную кровью. Откуда же взялся новый халат?

Ривелл почувствовал наконец робкую надежду на удачу. Ведь халат так или иначе должен будет привести к Эллингтону! Нельзя терять времени! Наскоро потолковав с мажордомом Браунли, он выяснил, что халат был увезен детективом Гатри вместе с другими вещами убитого Маршалла.

Эта новость Ривелла не обрадовала, потому что Гатри был последним человеком, у кого бы он хотел просить помощи, считая, что Гатри бросил расследование слишком поспешно. Кроме того, сыщик относился к молодому «детективу-любителю» не слишком серьезно, что было абсолютно несправедливо, если сравнить их успехи. Но ничего не оставалось иного, как срочно разрешить казус с халатом. И Ривелл, после долгих колебаний, сочинил такое письмо:

Он был доволен стилем своего письма. Похоже, ему удалось не выдать всей важности этой улики и не выйти из образа прилежного студента, раскапывающего материалы для дипломной работы. Гатри наверняка посмеется над дилетантом, ломающим голову над задачей, которая благополучно разрешена.

Едва Ривелл успел подписать письмо и вложить его в надписанный конверт, как в гости пришла миссис Эллингтон. Она вернула ему книги, которые он давал ей почитать для общего образования.

— Мы уже начали упаковывать вещи, — сообщила она. — Я не хотела, чтобы твои книги случайно попали в наш чемодан.

Он предложил ей кресло, но она отказалась:

— Нет, мне нельзя оставаться, уже слишком поздно. И потом, ты ведь занят.

Она подошла и посмотрела поверх его плеча на стол.

— Ты написал письмо Гатри?! Колин, ты что же… ты узнал, кто это сделал?

Он улыбнулся, встретив взгляд ее широко раскрытых глаз.

— Пожалуй, еще не до конца, Розамунда. Но дело приближается к развязке. Мое письмо к Гатри, если повезет, способно все поставить с головы на ноги.

— Но ведь сейчас все разъехались! Здесь никого нет!

— Да, очень жаль, что мне не удалось кое до чего додуматься раньше… — осторожно ответил он. — И потом, если в подозреваемых остаются многие, это дает мне преимущества. Гатри поступил в свое время не лучшим образом, нагнав сюда своих полицейских.

Она кивнула:

— Все равно это очень страшно.

Ривелл видел, как она напряжена, и сменил тему беседы, спросив, что она чувствует перед скорым отъездом.

— Пытаюсь думать о приятном, — сказала она. — Не верится, что я скоро увижу Париж, Марсель, Суэцкий канал, Красное море. Меня не веселят мысли о моей будущей жизни в Африке, но от путешествия я постараюсь получить удовольствие.

— К сожалению, путешествие продлится всего три недели, а жизнь…

— Да-да, не напоминай мне, пожалуйста!

Про себя Ривелл думал: нет, не увидеть ей всех этих мест в компании со своим мужем. Ко дню отъезда Эллингтон будет уже арестован.

Они еще немного побеседовали по душам, как не беседовали с самого концерта, но с ударом школьных часов она порывисто воскликнула:

— Ой, как же так! Из-за меня ты прозевал отправление последней почты из Оукингтона! Колин, прости меня, я виновата! Прости, пожалуйста!

Действительно, он опоздал к последней вечерней почте. Письма забирали в десять, а часы пробили уже половину одиннадцатого. Жаль, день потерян, хотя дорог каждый час. Но огорченное личико миссис Эллингтон заставило Колина взглянуть на дело проще. В конце концов, можно отправить письмо с утренней почтой. Он успокоил ее и сказал, что сам может поехать к Гатри завтра.

— Как только он узнает кое-что новенькое, дело завертится и, может быть, не пройдет и суток, как… — Он небрежно пожал плечами. В ее присутствии трудно было удержаться от некоторого хвастовства. И добавил с усталой усмешкой ветерана: — Да, нелегкая была работенка.

В ее глазах вдруг отразился испуг. Она отшатнулась от окна и стала пятиться к двери, сдавленно шепча:

— Мне надо идти, Колин! Мне срочно надо идти. Я увидела Тома, он стоит тут внизу и наверняка заметил меня в окне. Мне надо бежать! Спокойной ночи!

В предвкушении скорой развязки он стал возражать:

— Велика ли беда в том, что ты зашла ко мне в гости. Если твоему мужу это не нравится, пусть придет сюда и скажет.

Это прозвучало очень благородно, но в сложившихся обстоятельствах мало способствовало бы успеху дела. Поэтому они нежно пожали друг другу руки, он открыл ей дверь и некоторое время слышал перестук ее каблучков по коридору и вниз по лестнице.

Время приближалось к одиннадцати, но Колин был так возбужден, что не мог и думать о сне. Что станет с Розамундой после ареста ее мужа? Как она это воспримет? Интересно, не приходит ли ей в голову, что ее муж все-таки виновен? Колин склонялся к тому, что она или не догадывается, или отгоняет мысли о его виновности, как это уже было.