Тогда как это понимать?

Как это понимать, веснушчатый понял сразу же, едва успел покинуть вокзал. У центрального входа стоял черный «Ягуар», а рядом, опершись на его лакированный капот, находился тот самый благожелатель, еще один, из того же инкубатора, и...

Веснушчатый сглотнул слюну. Третьим, кто подпирал английский символ роскоши, был мужик, которому он недели полторы назад продал на рынке черепаху. На секунду остолбенев, веснушчатый вперил в нового владельца черепашки остекленевший взгляд...

Когда Шебанин встретился глазами с мерзавцем, не предупредившим его о правилах кормления каймановых черепах, он, как гончая, резко выдохнул воздух через ноздри и улыбнулся. Это была улыбка Карабаса-Барабаса, приготовившегося поколоть Буратино на дрова.

– Балу, да ты сыскарь настоящий! – выпалил Яша. – Ну-ка, ведите этого ухаря ко мне!..

Поймав начало движения двоих громил в свою сторону, веснушчатый отвернулся и боком, не выпуская преследователей из виду, направился за угол. Балу и Тушкан, тоже хорошо разбирающиеся в чужих телодвижениях, ускорили шаг.

Едва человек в черной кожаной куртке дошел до кованой ограды, разделяющей проезжую часть и тротуар, он понял, что охота на него поставлена на широкую ногу. Навстречу ему с гортанными криками – «Во, конопатый!», «Локо будет рад!» – двигалась толпа недоумков, которая еще полчаса назад «катала» перед входом поролоновый шарик и вытягивала из глупых вокзальных обитателей наличность.

Теперь становилось ясно, что, продав черепашку тому мужику, он, веснушчатый, чем-то его обидел. Причем обидел крупно, если на его отлов вышла такая сила. Лихорадочно замотав головой в поисках спасения, человек в кожаной куртке остановил свой взгляд на двух сержантах милиции. Они стояли у входа в здание вокзала и, как обычно, ничего не замечали. У вокзальных сержантов жизнь такая – ходить по вокзалу и не замечать беспорядков. Единственным исключением были бомжи, которых иногда можно, ради развлечения, побить. Однако бомжей рядом не было, и сержанты скучали. Смотрели на собственное изображение в зеркальном остеклении вокзала и лишь изредка поворачивали головы в сторону входящих в здание и выходящих из него.

– Лучше мне «двести шестая», чем в отношении меня – «сто вторая»! – резонно рассудил веснушчатый и поднял с асфальта четвертинку кирпича.

Услышавшие этот довод сержанты побросали сигареты и насторожились. Последний раз человек в кожаной куртке сталкивался с правосудием в начале девяностых, поэтому в своих откровениях вслух руководствовался «старым» Уголовным кодексом. С июня девяносто шестого года и к тому моменту, когда веснушчатый залепил кирпичом в витражное стекло над головами сержантов, упомянутое веснушчатым «хулиганство» значилось уже статьей двести тринадцатой, а «убийство», на которое в отношении себя веснушчатый никак не соглашался, определялось сто пятой.

А сержанты, стараясь защитить головы от падающих на них огромных кусков стекла, не могли взять в толк, какая муха укусила рыжего.

Можно закрыть глаза на «лохотронщиков» у входа и мужичков, распивающих пивко на лавочках, хотя Кодекс об административных правонарушениях еще никто не отменял, однако уничтожение декора вверенного под охрану объекта начальство поощрять вряд ли станет. И потом, обидно. Испугались, блин...

Через минуту веснушчатый валялся на земле в наручниках и с чувством глубокого внутреннего удовлетворения наблюдал, как ретируются «братки». Даже потом, когда он ехал в «собачнике» милицейского «бобика», кашляющего и хрипящего на каждой кочке, и наблюдал в зарешеченное окно за двигающимся следом черным «Ягуаром», он чувствовал себя в полной безопасности. Эта братва могла уговорить ментов выдать им его за определенную сумму денег, однако теперь торг неуместен. Разбито стекло в стене здания автовокзала, которое стоит немало. События происходили на глазах сотен граждан, поэтому вряд ли сержанты сочтут возможным передать его, веснушчатого, в руки пассажиров этой черной иномарки...

– Вот, гад, какой хитрый! – сокрушался Шебанин. – Куда его теперь? В «Централку»?

– Ну а куда же еще? – проговорил Балу. Обстоятельствам он был крайне рад, как, кстати, и Тушкан. Двое бравых ментов только что предупредили возможность физического уничтожения обидчика Локомотива. – Сейчас посадят, потом осудят, потом опять посадят... Не уверен, что тут обойдется «мелким хулиганством» и «сутками». «Бакланка» в чистом виде. Приблизительно за то же самое меня упекли в девяностом на два года.

– Не надо путать разбитое стекло с поджогом ресторана, – возразил Шебанин. – Он кирпич кинул, а ты бутылку с бензином.

– Но я же тоже в стекло бросил! Не, наверняка срок дадут. Сейчас менты еще в рапортах напишут, что это он в них кинул, но промазал...

Общение терновского прокурора с судьей выходили за рамки общепринятого представления о дружбе. Дружба, если уж она есть, не может быть частичной ни при каких обстоятельствах. Ссылки на то, что межведомственные отношения неблагоприятно сказываются на самих ведомствах, несостоятельны. Обратное утверждают лишь те, кто ставит своей целью подчинить себе интересы не службы, а как раз те самые, личные. Бесцеремонное вклинивание в чужие отношения – обычное явление для современного руководства. Встретился ты с другом детства, ныне – опером УБОПа – расскажи, будь добр, о чем в той беседе речь шла. А ты, опер из районной уголовки, рассказывал за стаканом пива своему другу из УБОПа о крале, с которой познакомился на улице в выходной, и о том, какие подвиги совершал в ее будуаре всю прошедшую ночь. «Расскажи, парень, что за встречи у тебя случаются с коллегой из антимафиозного ведомства, – заявит на следующий день шеф, – у нас информашка сливается из отдела, как из туалетного бачка. Так о чем?» И можно не сомневаться, что в течение последующей недели на тебе незримо будет сидеть коллектив службы собственной безопасности. Ты опер, ты один из немногих, у кого постоянно горит спина от чувства собственной опасности. Поэтому всю неделю будешь чувствовать этих людей рядом. Ты, неженатый, будешь стесняться зайти вечером к своей девчонке, выпить пива или встретиться со школьным другом на стадионе. Ты будешь бояться подставить кого-то из них под бездушный, совершенно безграмотный «пресс» тех, кто «сидит» на твоей спине. Денег у «наружников» на счету не так уж много, поэтому вскоре «осаду» снимут. Снимут, позабыв извиниться за скотские подозрения и бесцеремонное проникновение в твою личную жизнь. У них работа такая, и ты, подозреваемый в переменчивости интересов, у них такой не один. Ты уверен, что они скоты, а они, в свою очередь, считают скотом тебя. И факт того, что ими ничего не доказано, они трактуют не твоей законопослушностью, а собственной недоработкой. А ты будешь жить с этим постоянно. Вспоминать, как за тобой ходили неприметные малые, принадлежность которых в состоянии распознать лишь ты, профессионал, как в твой домашний телефон втыкали «закладку» и как один лишь ты тогда заметил, что вещи в домашнем шкафу лежат не так, как ты их укладывал. Твоя защищенная Конституцией жизнь – растертый по асфальту плевок. Но не стоит расслабляться, ибо у твоих «следопытов» тоже бывают застои и «окна» в работе. И тогда, уже имея проложенную тропу, они снова возьмутся за тебя. И тебе, честному парню из «уголовки», будет даже невдомек, что в твою именную папочку в сейфе соглядателей будут складываться рапорта и справки. Где был, с кем имел связь, какого характера и какой продолжительности. Едва возникнет необходимость тебя сдвинуть с места – не сомневайся в том, что это произойдет.